Михаил Харитонов - Факап

Завадский втянул голову в плечи.

— Ну... то есть как... я вообще-то не очень... спиртное... но если вы так настаиваете...

— Никоим образом не настаиваю, но настоятельно рекомендую, — голос Горбовского налился ласковой напористостью радушного хозяина. — Коньяк очень мягкий. Как раз для вас.

— П-пожалуй, попробую, — решился архивариус.

Григорянц ловко передал бокалы. Завадский сделал вид, что отпил, и поставил бокал на подлокотник.

— Отличный коньяк, — констатировал Славин. — Дяде Яше понравился бы.

— Вы совсем не пьёте, — упрекнул Горбовский Валентина Петровича. — Сделайте хотя бы глоток.

Архивариус послушался. Коньяк обжёг рот. Потом — горло.

— Ну вот видите? Хороший коньяк — это хороший коньяк. А вы мне должны ответ на вопрос. Зачем сейчас Лена сидит здесь и страдает? Ещё раз: ищите рациональную причину. Если ответите правильно, я её отпущу, — пообещал Горбовский.

— Ну... я не знаю... Психологический тест-проба? — предположил архивариус.

— Ну наконец-то включили голову. Теперь вопрос Лене. Вы понимаете, зачем это мне понадобилось?

— Ситуация в Президиуме? — ответила Лена вопросом на вопрос.

— Бинго. Нам предстоит проталкивать через Мировой Совет непопулярные решения. Крайне непопулярные. Мы столкнёмся с личным давлением, обструкцией, шантажом. Нам будут говорить очень неприятные вещи, и не всегда это будет неправда. Я хотел посмотреть, как вы держитесь. Честно говоря — не впечатлён. Расчёт по данным ментоскопии предсказывал большую психическую устойчивость.

— Почему я должна вам верить? — слабо улыбнулась Лена.

— Потому что теперь вы в моей команде. И другой команды у вас нет. Если вы не будете верить капитану команды, вы не сможете играть. А тогда зачем вы нам нужны?

— Я как-то не предполагала, — сказала Завадская, — что повышение статуса будет мне предложено в такой форме.

— А чего вы ожидали? Букета чёрных роз в янтарине? Гена, убери блокировку ног и способность вспоминать фрагменты разговора, которые, по моему мнению, сейчас для неё лишние. По моему мнению, — повторил он. — И тревожность тоже выключите на полчасика. Ключ поймёт?

— Он сообразительный, — ответил Комов.

Лена откинулась в кресле. Мышцы лица её расслабились.

— Простите, — сказала она виноватым голосом. — Что вы говорили? Я... я не расслышала.

— Лена, да вы, похоже, дремлете, — покачал головой Горбовский. — Клюёте носом. Всё-таки мы вас достали своим занудством. В таком случае — не смею задерживать. Куда идти, вы знаете.

— Ещё раз спасибо, Леонид Андреевич, — сказала Завадская. — Я побегу. До свидания.

— Всего доброго, — ответил Горбовский. — И за супруга не волнуйтесь. Всё будет хорошо.

— Лена, подожди! А я? — забеспокоился Валентин Петрович.

— А вас, Завадский, я попрошу остаться, — сказал Горбовский так, будто цитировал что-то общеизвестное. — Или вам несимпатично наше общество?

— Ну что вы, симпатично... — начал было Завадский.

— Правда? — Горбовский посмотрел ему в глаза.

— Ну как бы ... то есть в смысле... м-м... располагайте мной, конечно... — архивариус заёрзал в кресле, ставшем вдруг чрезвычайно неудобным.

Лена вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Хорошая женщина, — сказал Григорянц, глядя в пространство. — Только самостоятельная очень.

— Между прочим, — заметил Горбовский, снова расположившийся на диване, — на моей памяти она впервые назвала кого-то мужем.

— А как она Вадима называла? — спросил Комов.

— Валькенштейна? Вадиком, — усмехнулся Рудольф. — Его это очень нервировало.

— Что Вадиком — это я помню... — протянул Комов. — И Вадика тоже помню. Неплохой был парень. Очень, очень асептический молодой человек.

— П-простите, — вклинился Завадский. — Я выйду на две минуты. Очень нужно.

— Да-да, конечно, — рассеянно сказал Горбовский. — Вот странно. Люди достигли таких успехов в биологии. И по-прежнему, как миллионы лет назад, вынуждены ходить в туалет... никакого прогресса, — закончил он, когда дверь за архивариусом закрылась.

— За две минуты он точно не управится, — заметил Славин.

— Чего так? — не понял Григорянц.

— Он привык, что туалет рядом с нуль-Т, — объяснил Славин. — А нуль-Т — в конце коридора.

— Где тут нуль-Т? — заинтересовался Комов. — Во Дворце открыли нуль-Т?

— Нет, конечно, — ухмыльнулся Славин. — Но он-то здесь впервые.

— Думаешь, удрать хочет? — оживился Григорянц.

— Хочет, конечно, — сказал Горбовский. — Ещё бы ему не хотеть. Но боится. И тайных записей делать тоже не будет. Хотя думает, что память ему в некоторых местах подотрут. Впрочем, посмотрим. Нам теперь пора приступать к разбору полётов. Предлагаю заняться темой убойщиков. Руди, это к вам. Для начала — как вы выследили предполагаемого Вандерхузе-два и почему послали убойную команду?

— Выследила Саша, — ответил Сикорски. — Он несколько раз прокололся в разговоре, она доложилась. Это очень хорошо легло на выявленные мной факты странных перемещений предметов на наших складах. Перемещений, санкционированных Вандерхузе, но не объяснимых нуждами Геннадия Юрьевича. Я решил, что Вандерхузе работает на кого-то третьего. Который удачно имитирует Вандерхузе и имеет нужду в земной технике. Тут достаточно сложить два и два, чтобы понять, кто это.

— Я же говорю, одержимость — плохой советчик, — сказал Горбовский. — Если вы были так уверены, почему послали Сашу к этому человеку? Который, скорее всего, тут же положил её под ментоскоп и выяснил, чей она агент?

— Я уже который раз говорю, что я её не посылал! — вспылил Сикорски. — Это галакты её туда отправили.

— Она работала ещё и на галактов? — не понял Славин.

— Нет, конечно. Я её регулярно проверял. Они подделали моё письмо. Влезли на мою дорожку. Есть у них такая техника. Читать не могут, а вот писать у них получается. Иногда.

— Это как? — заинтересовался Горбовский.

— Я, кажется, знаю эту штуку, — сказал Славин. — Смотрите. Чтобы встать на дорожку, надо знать её номер. Без родного контроллера или выносного калибратора это невозможно. Даже если знать первый миллион цифр, на подбор оставшихся уйдёт несколько тысяч лет, даже при наших мощностях...

— Терпеть не могу технические подробности, — сказал Горбовский.

— Да там всё просто, — сказал Славин. — Если знать хотя бы первый миллион цифр, определяющих сегмент, то в области реального доступа будет всего десять в восемнадцатой степени дорожек. И если иметь контроллер, который на все эти дорожки одновременно зальёт какую-то информацию, она окажется в том числе и на нужной. Понимаете? Правда, там может оказаться и чья-нибудь чужая дорожка. Тогда она туда тоже попадёт. Но вероятность...

— Я понял, не надо про вероятность. А что, мы такое умеем?