Михаил Харитонов - Факап

— Откуда знал? — не понял Славин.

— От самого Бунге. Он же к нему специально ездил. Запугивать, — объяснил Горбовский.

— Да, вот ещё, — по-прежнему робко спросил Валентин Петрович, — уж если мы вот так... вот эту девушку, из-за которой... ну, дочка профессорская... её не Анкой случайно звали?

Горбовский посмотрел на него с интересом.

— Анной, — сказал он. — А что? Вам что-то известно?

— Ну... как бы... Давайте немного позже об этом, пожалуйста, — попросил Завадский.

— Этот Паша получается какой-то злодей. Галактического размера, — сказал Григорянц.

— Можно предположить, — сказал Славин, — что он и дальше действовал в том же духе. И однажды зарвался. Судя по обстоятельствам смерти. Думаю, это ваши коллеги, не склонные к насилию, постарались, — он посмотрел на архивариуса.

— Ну... как бы... в данном случае, — Валентин Петрович беспомощно развёл руками, — я, конечно, не одобряю таких методов... но вот тут... могу понять, — закончил он.

Горбовский посмотрел на него снисходительно.

— А вы что, поверили? — спросил он.

- Во что, простите? — не понял Завадский.

— В то, что я тут наговорил. — Горбовский, кряхтя, перевернулся на спину.

— Вполне осмысленная версия, — сказал Славин. — Конечно, её надо проверять.

— Клевета, — Горбовский наставительно поднял палец, — это очень просто. Главное — знать методику. Сначала вы придумываете ложь. А потом подбираете настоящие факты, которые свидетельствуют в её пользу. Они есть всегда. Если фактов не хватает, пускаете в ход правдоподобные домыслы. Конечно, работает не всегда. Но довольно часто всё складывается даже лучше, чем на самом деле. Реальность обычно путана и противоречива, а хорошо проработанная клевета — нет.

— Вы... м-м-м-м... что хотите сказать? Павел Бунге ничего такого не делал? — не понял архивариус. — И Антон сам вырезал себе память... и всё остальное тоже?

— Остальное вырезал? — не понял Комов.

— Ну я имел в виду... вот это вот всё... — Валентин Петрович окончательно смутился.

— Почему же? Скорее всего, Малышева действительно лишили памяти насильственно. Отняли все материалы. Опубликовали от его имени книгу. А самого — засунули подальше. Просто это всё проделал не Бунге.

— А тогда кто? — Славин чуть подумал. — Нет, ну этого совсем не может быть.

— Именно так, — вздохнул Леонид Андреевич. — Конечно, Кондорский. У него были максимальные возможности. И официально, как у начальника группы, и неофициально, по части ДГБ. Во всяком случае, это нетрудно предположить. Учитывая дальнейшую судьбу Института и всякие прочие обстоятельства.

— Позвольте, но Кондорский умер?! — не понял Завадский. — А книгу кто тогда сочинил, некоторым образом?

— Умер? Откуда это известно? — снова спросил Горбовский.

— Подсунул труп — сменил легенду? — сказал Комов. — Ну может быть. Но кто тогда разбил голову Бунге? Он же? А почему Бунге говорил, что это он сам?

— Запутали вы нас, Леонид Андреевич, — констатировал Григорянц. — Совсем запутали.

— Ну, не так уж и запутал, — благодушно заметил Горбовский. — Просто у вас не хватает данных. А у меня они есть. Все.

— Это вы так думаете, что все, — вдруг сказал Завадский.

Горбовский внезапно вытянул шею. Движение было странным и совершенно не человеческим. Ещё более странным был сопровождавший движение звук — что-то вроде скрипа хрящей.

— Так-так-так, — сказал он. — С этого места, пожалуйста, поподробнее.

— Ну это как бы... смотря как посмотреть, — осторожно, очень осторожно ответил Завадский. — Может, совпадение. Видите ли... я всегда стараюсь найти первоисточник.

— И нашли. Первоисточник чего? Мемуара Вандерхузе? — речь Горбовского заметно ускорилась, но осталась столь же чёткой. Комов посмотрел на старого приятеля удивлённо и настороженно.

— Нет. Этого, как его... "Трудно быть богом". Ну, мне помогали немножко, — признался Валентин Петрович.

Он с пыхтением, проминая брюшко, поднял с пола портфельчик. Оттуда был извлечён непрозрачный пакет, который он разорвал наискось. Из пакета он достал невзрачный плоский предмет с едва различимыми надписями.

— Совершенно случайно наткнулись... Очень старая книжка. Дополуденная. Там очень интересные совпадения ... но это же когда написано... Древность.

— Что, древняя книга? Средневековая? Было бы по-своему логично, — пробормотал он.

— Ну что вы, не средневековая... — забеспокоился Валентин Петрович. — Дополуденный двадцатый век, эс-эс-эс-эр. В смысле — Советский Союз социалистический, а не эс-эс-ка.

— Оригинал? — поинтересовался Леонид Андреевич, протягивая руку.

— Ну нет, конечно... копия, — прямоугольник перешёл из рук в руки. — Это обложка древней книги. И там ещё несколько страничек... дальше всё сгорело.

— А и Бэ Стругацкие, — прочитал Горбовский. — "Трудно быть богом". Это вообще что?

— Вы посмотрите, — Валентин Петрович нервно потёр нос.

Комов почему-то подумал, что нос архивариуса буквально создан для бородавки — большой, уродливой, очень заметной. То, что её не было, выглядело обидным недочётом. Потом он вспомнил, что Завадский фукамизирован, и подавил разочарованный вздох.

Горбовский тем временем осмотрел серую обложку, открыл её и сосредоточился на тексте.

— Какие-то приключения детей... — наконец, сказал он. — К чему это?

— Во-первых, название совпадает, — начал Завадский. — Во-вторых, имена упоминаются очень интересные... Вот, посмотрите, — он вынул обрывок книги из пальцев Леонида Сергеевича и с выражением прочёл: "Ложа Анкиного арбалета была выточена из черной пластмассы, а тетива была из хромистой стали и натягивалась одним движением бесшумно скользящего рычага. Антон новшеств не признавал: у него было доброе боевое устройство в стиле маршала Тоца, короля Пица Первого..."

— Три раза "была", — заметил Григорянц.

— Два раза "была" и один "было", — поправил Славин.

— У Строгова в "Стажёрах"... — открыл было рот Валентин Петрович, но под взглядом Горбовского поправился: — Я хочу сказать, тут про Тоца... и про Пица... И дальше имена — прямо как у этого... ложного Вандерхузе, — закончил он.

— Ложный Вандерхузе — это удачный эвфемизм, — оценил Сикорски. — Говорил же я, что у нас тут литературный вечер.

— Где-нибудь есть полный текст? — спросил Горбовский.

Завадский сглотнул слюну. Было видно, что он волнуется.

— Пока не нашли. Это чудом уцелело. Стокгольм раскапывали. Там вообще-то всё выгорело, извините. Ищем.

— В смысле — ДГБ ищет? — уточнил Комов. Завадский кивнул.

— А электронная версия? — не отставал Горбовский.

— Нету её, не знаю почему... наверное, не вошло в бесплатный фонд, — Завадский сказал это так, будто он был в этом виноват лично и в том признаётся. — Вообще, много ведь всякой литературы погибло... Ну и ещё есть одно обстоятельство... — он окончательно смутился, как будто подумал о чём-то неприличном.