Константин Соловьёв - ГНИЛЬ

— Но нельзя же так… — Геалах дернул щекой, покосившись на мертвого Гнильца, — Нельзя так просто! Ты бы мог… Не знаю! — он раздраженно шлепнул ладонью по ноге, — Просто так взять и…

— Гнилец освободился из сети и попытался напасть, — сказал Маан ровным, почти безразличным тоном, обращаясь сразу ко всему присутствующим, — Вы это тоже видели, господа. Сетки оказалось недостаточно. Мне пришлось воспользоваться оружием чтобы нейтрализовать опасность. Времени было слишком мало, оттого мне пришлось стрелять в голову.

— Так точно, шеф, — первым сказал Тай-йин.

— Да, пожалуй так и было, — сказал Хольд, — Уверен в этом.

Мвези скривился, шевеля толстыми губами, точно боролся с собой, но потом и он сказал:

— Подтверждаю.

— Я тоже, — сказал Месчината, рассеянно улыбаясь и глядя на большое тело, безвольно раскинувшееся под сеткой, — И пусть мне отрубят голову, если это не чистейшая правда. Отличный выстрел, шеф.

— Согласен, — Лалин кивнул, — Именно это я и хотел сказать.

— Гэйн? — Маан испытывающе посмотрел на Геалаха, — Что скажешь?

Геалах покачал головой, потом вдруг усмехнулся.

— Мунн будет очень огорчен, узнав, что операция не окончилась полным успехом. Но он всегда говорит, что на первом месте должна стоять человеческая жизнь, все остальное — вторично. Я думаю, ты поступил в соответствии с его заветами. Хороший выстрел, Джат.

Маан посмотрел на Кулаков. Но те не собирались протестовать. Они просто делали свою работу, и их ненависть по отношению к Гнильцам была не слабее иной. И еще они не очень любили доставлять живого Гнильца в лабораторию ребят Мунна.

— Все верно, — сказал один из них, — Все верно, ребята. Мы подтвердим.

— Хорошо, — сказал Маан, чувствуя, что израсходовал последние капли сил и сейчас и в самом деле свалится с ног, — Теперь, пожалуй, время вернуться домой. Геалах, завезешь меня, или вызвать фургон?..

Последние силы оставили его, когда он, вернувшись домой, переступил порог и, тепло попрощавшись с Геалахом, запер дверь. Все кости налились свинцом, потянули вниз, мышцы бессильно затрепетали, и он, точно огромный слизняк, сполз по стене на пол, где скорчился на полу. Былая бравада перед лицом смерти прошла без следа. Вспоминая стоящих кругом инспекторов, глядящих на него, он ощущал тупые зубы страха, пережевывающие каждый его нерв, от коленей до затылка.

Безрассудство! Безумная отвага. Он не просто ходил на волоске от смерти, он заглядывал ей в пасть, не понимая, чем это вот-вот закончится. Ужасно глупо. Ведь стоило одному из них, пусть даже неприметному ленивому Мвези, признаться, что он ощущает запах Гнили, кто-то поддержал бы его. Наверняка, они чувствовали его, не могли совсем не чувствовать. Кто-то сильнее, кто-то слабее, кто-то на грани восприятия, но ощущали. Просто никто не решился признаться в этом чтобы не выглядеть глупо в глазах сослуживцев.

Трясущимися руками Маан схватил бесполезный «ключ», точно ему могло сейчас что-то угрожать. Впрочем, так оно и было. Сейчас ему угрожало все. Любой человек, находящийся рядом, был для него источником постоянной опасности. Даже Бесс и Кло. Они особенно. У них нет чутья ищеек Контроля, но оно им и ни к чему. Рано или поздно они тоже почувствуют — и тогда все.

Значит, надо бежать. Когда? Завтра же. Запасов мало, но их должно хватить дней на пять. Дальше придется решать на бегу. Превращаться в дикого зверя, стремящегося скрыться от опасности. Бежать навсегда.

Так он и сделает. Пусть только Кло с Бесс уйдут. Он быстро соберется и покинет дом, без надежды когда-нибудь вернуться. Наверно, напишет прощальное письмо. Никакой правды, это убьет их, просто какую-нибудь ложь. Оставит его на столе и уйдет.

Он засыпал с этой мыслью, скребущей внутри черепа.

Но он не ушел на следующий день. Как и на следующий за ним. Его уверенность, лишь только ее перестал питать сиюминутный страх, истончилась, подтаяла, обратившись стылой лужей нерешительности.

Дом казался ему тонкой, но все же раковиной, внутри которой он, хоть и временно, в безопасности. Смешная иллюзия, основанная неизвестно на чем — в тот момент, когда он будет признан страдающим синдромом Лунарэ, этот дом перестанет принадлежать ему. Гнилец не может чем-то владеть. И дом станет капканом, в котором его легко возьмут, приложив минимум усилий. Понимая это, Маан в то же время лицемерно убеждал себя в том, что время бежать еще не пришло. Он понимал всю отчаянность этой лжи, но ничего поделать с собой не мог, и продолжал ждать, сидя без дела. Он пополнял свои запасы, но и только. Сухие концентраты, брикеты водорослей, коричневые, пахнущие чем-то затхлым, твердые как камни. Он отбирал одежду. Два костюма из плотной крепкой ткани, на социальные очки таких не купишь — служебные — их хватит надолго. Зажигалка. Миниатюрный инфо-терминал размером с книгу, с заранее заложенной в память картой всех жилых блоков. Зарядить его, конечно, вряд ли удастся, разве что чудом найти забытый силовой кабель, но и без того должно хватить на две-три недели. Таблетки — дезинфектант, антибиотики, глюкоза, мышечные стимуляторы, анальгин, седативные, обезболивающее… Фонарик с комплектом запасных аккумуляторов. Крошечное радио, которое можно вставить в ухо. Пара крепких полуботинок с прочной подошвой.

Его запасы росли и уже занимали объемный вещевой мешок, который он прятал в шкафу, но Маану все равно казалось, что он не готов к уходу. Всякий раз он давал себе обещание на следующий же день выполнить намеченное, но его воля слабела всякий раз, когда наставал момент действовать. И он, отчаянно ругая себя за нерешительность, продолжал ждать. Губительное, бесполезное ожидание.

Он сам не заметил, когда перешел на вторую стадию. Это случилось неожиданно, как и случаются все отвратительные вещи. Маан перестал следить за пятнами Гнили, и в этом тоже было проявление слабости — ему казалось, что если не смотреть на них, они не так быстро разрастаются. Оправдание трусливого разума, который не в силах наблюдать за разрушением тела, но оправдание действенное — и Маан избегал смотреть на пораженные участки, лишь временами ощущая в них легкий подкожный зуд. Это даже казалось ему утешительным — боли не было, все его тело функционировало как прежде, и он уже было начал думать, что течение болезни сбавило темп.

Он перестал принимать душ и Кло даже как-то сказала ему, принюхавшись, что нечего экономить воду, если ее еще в избытке. Еще через два дня он ощутил какую-то пульсацию в районе груди и, не в силах побороть тревожное болезненное любопытство, снял майку. Увиденное отчего-то не испугало его, лишь оглушило. Пятно, похожее на аккуратную чернильную кляксу, пропало, но не бесследно. Оно точно пробралось глубже под кожу и разрослось. Точно кто-то взял полный шприц мутноватого, отливающего желтым и серым, бульона и впрыснул ему в грудину. Пятно было неровным, было видно, как оно ходит под кожей, отливая мерзостной желтизной, огромная плоская медуза, пожирающая его изнутри. Если коснуться его пальцем, можно было ощутить податливость, но не такую, как при прикосновении к обычной коже. Это новое пятно было плотнее, будто состояло из желатиновой субстанции. Маан зачарованно смотрел на него, не отрываясь, несколько часов. Иногда пятно начинало пульсировать, едва ощутимо, покалывая. Наверно, в нем что-то происходило, что-то, что в скором времени вырвется наружу чтобы захватить себе еще что-то из его теплой сочной плоти.