Константин Соловьёв - ГНИЛЬ

Маан смотрел в лицо Пустого Города и чувствовал чужое присутствие. Гнилец не ушел, не спрятался. Он поджидает где-то рядом, и чувствует себя здесь более чем уверенно. Ему не нужен Край Мира, он никогда не останется жить в добровольном изгнании глухого угла. Он придет туда, куда захочет, и возьмет то, что пожелает.

Он знает о присутствии Маана, ощущает его запах, и не боится его.

Чутье молчало. Оно предоставляло Маану самому совершить выбор.

«Я могу пойти вперед, — подумал он, — И встретиться с ним здесь. Я не знаю, чем это закончится, но, вероятно, один из нас останется здесь навсегда. Я могу повернуться и уйти. Конечно, это будет бегство, но кто осудит меня? Он молод и силен, я стар и ранен. Не пора ли проявить благоразумие?».

Его тело готово было сражаться даже раненным, даже разодранным пополам. Оно было создано для этого. Но кроме него было еще что-то, несвойственное обычному Гнильцу, что-то осторожное, сдерживающее, балансирующее. Что-то, чему Маан по привычке доверял.

Он покинул Пустой Город, не став даже углубляться в него. Пустые глазницы окон долго провожали его насмешливыми взглядами.

С этого дня все переменилось, хотя Маан и старался не признавать этого даже перед самим собой. Это был день перелома, подломивший его прежде незыблемую волю. Из Края Мира он уходил великодушным хозяином, чувствующим свою силу, Пустой Город заставил его бежать, ощущая за спиной жгущую, как огонь, опасность. Он больше не был владельцем этого мира, хотя внешне мало что изменилось. Как и раньше, он постоянно двигался, но теперь это больше походило на организованное бегство. Выбирая маршрут своего движения, Маан теперь прежде всего думал о том, где находится его соперник, и куда он пойдет. Он стал избегать центральных коллекторов, богатых пищей, опасаясь встретить там его. Он перестал разведывать новые направления, не желая оказаться втянутым в бой на незнакомой, чужой земле. Он двигался по своим владениям, как и прежде, но чувствовал себя загнанным, точно по пятам его преследовал невидимый противник.

Конечно, все это можно было назвать разыгравшейся игрой воображения, если бы не преследовавший его запах. Он был зыбким и едва ощутимым, как еле слышимый дымок огня, горящего где-то в отдалении, но он постоянно присутствовал и Маан, ощущая его, лишь глухо ворчал, скаля огромные зубы.

Он был рядом. Он никогда не показывался на глаза, но его присутствие было очевидно. Он точно издевался над ним, следуя его же маршрутом или близким к нему. Возможно, все это было чистой случайностью, и таинственный гость неосознанно выбрал то же направление, но Маан не верил в подобные случайности. Он постоянно находил знакомые метки. След всегда был слабым — гость не задерживался на одном месте, предпочитая находиться неподалеку, но никогда не опережая Маана. Это походило на охоту.

Несколькими месяцами раньше Маан без колебаний принял бы бой, кто бы ни осмелился бросить ему вызов. Сейчас он торопился убраться прочь, опасаясь его.

Он чувствовал себя ослабевшим, измотанным. Его тело хоть и не растратило былую силу, стало более вялым, неподатливым. Маану приходилось заставлять его действовать, и всякий раз оно отзывалось жалобой уставших клеток и стоном застарелых ран.

«Старость нашла меня во второй раз, — невесело думал он, — Но, кажется, Гнильцы не выходят на пенсию».

Он нырял, сломя голову, в Острые Колодцы и плыл их студеным лабиринтом, похожим на ощетинившуюся шипами хитроумную ловушку для рыбы. И, выбравшись на сушу, через несколько дней ощущал знакомый запах, преследующий его. Он пересекал Электрические Джунгли, воздух которых от бесчисленных разрядов казался густым и текучим. Но уже на следующий день он чувствовал этот проклятый запах, точно плывущий на крыльях какого-то подземного ветра и вновь заставлял себя идти вперед. Он миновал зловещий Коридор, каждую секунду ожидая услышать оглушающий грохот обвала, но выбравшись по другую его сторону, вскоре вновь ощущал чужое присутствие, незримое и оттого еще более пугающее.

Иногда его преследователь пропадал на несколько дней. Может, Маану удавалось на время сбить его со следа, а может — эта версия казалась ему более правдоподобной — тот лишь выжидал, постоянно находясь где-то рядом, но, не показываясь на глаза, выматывал его ожиданием. Эта тактика работала — Маан постепенно начал выдыхаться. Постоянная настороженность немилосердно истощала и так небогатый запас сил. Он был уверен в себе, этот молодой и сильный Гнилец, он гнал Маана, постоянно оставаясь необнаруженным, словно нарочно демонстрировал свое присутствие, но при этом не спешил ввязывать в драку. Скорее всего, он хотел заставить его свалиться от усталости, и затем, сведя риск к минимуму, покончить с ним, как с загнанным животным.

«Ты не на того напал, парень, — бормотал Маан, пытаясь даже себе не признаваться в том, что тактика оказалась на редкость удачной, — Ты сопляк. Не тебе тягаться с моим опытом. Я жрал таких как ты тридцать лет подряд, и сожру сейчас. Ты слишком самоуверен, вот что. А наглость — не лучшее подспорье для охотника».

Еще он думал о том, что подобная манера вряд ли была следствием действующего разума. Он видел разрушения в Пустом Городе — существо, обладающее разумом, пусть и в самой простой его форме, никогда бы не причинило ущерба бездушному камню, да еще и с таким остервенением. Нет, кто бы ни преследовал его, он переварил в себе человека, оставив лишь животные хищные инстинкты, безошибочно направлявшие его по следу.

Маан подумал о том, что и ему сейчас было бы куда легче в таком состоянии. Фрагмент разума, каким-то образом сохраненный им, всегда казавшийся ему знаком особого расположения Гнили, делавшим его едва ли не уникальным, дарующим новые возможности новому телу, сейчас лишь стеснял его. Разум человека бессилен в схватке двух диких зверей. Он пытается что-то сопоставлять, анализировать, выстраивать зыбкие логические связи, бесполезные как старая паутина. В то время как требуется совсем другое — нерассуждающий звериный напор, исполненный клокочущей ярости, отточенные инстинкты хищника. Разум здесь — слабость. Он тревожится, боится, пытается что-то просчитать, паникует, рассылая по телу гибельные сигналы. Разум стремится сохранить жизнь, он слишком слаб чтобы, встретив опасность, принять ее без колебаний. Он будет выискивать лазейки и находить причины — глупые нелепые причины — чтобы бежать, спасая себя, до тех пор, пока окончательно не станет поздно.

Разум человека может помочь, когда по твоему следу идут люди — он позволяет предугадывать их действия, чувствовать даже те их шаги, которые еще не сделаны. Сейчас же он был для Маана обузой, лишь мешавшей ему. Разум был началом слабости, а неведомый преследователь очень хорошо ощущал эту слабость, как чует ее всякое животное.