Виталий Вавикин - Сонная реальность

Загородная дорога выглядела одинокой и заброшенной. Она вела в тупик, и здесь не ходили автобусы. Лишь несколько перевалов да ряд неуклюжих лиственных деревьев. Передатчик в багажнике машины был новым – совсем не тот, который видела в прошлые разы Аника, с треснутым экраном. Семенов молча наблюдал, как чернокожий гигант настраивает связь. Снежная рябь сменилась картинкой кабинета, но на этот раз в кадре был не стол, а старый кожаный диван. Аника подумала, что Вернон, скорее всего, сделал это с умыслом, но сейчас она была благодарна ему за это, потому что диван был знаком не только ей. Она рассказала о нем Семенову. Сейчас он смотрел на диван и хмурился сильнее. Оставалось лишь появиться в кадре главе колоний. Молодой, сдержанный и, как всегда, вычурный. Он сел на диван, закинув ногу на ногу. Тонкие губы дрогнули в улыбке, затем взгляд зацепился за Семенова, и губы тут же плотно сжались.

– Это кто? – спросил неожиданно жестко Вернон.

– Друг, – сказала Аника.

– Друг?

– Лола Бор едва не отправила меня в сумасшедший дом, а Семенов забрал меня из участка, – Аника растерянно улыбнулась, только сейчас поняв, что, вероятно, перешла какую-то границу или почти перешла.

Вернон молчал, переводя взгляд с Аники на Семенова и обратно. Пауза затянулась. Неожиданно Семенов шагнул вперед и представился, назвав свой статус и положение в обществе. Статус сумасшедшего прозвучал как-то неестественно официально, словно это была не болезнь, а какая-то специальность, на которую нужно сначала выучиться. Макс Вернон кивнул и машинально – вероятно, включилась выработанная политическая лояльность – представился в ответ.

– Глава колоний? – переспросил Семенов. – Всех колоний? Я имею в виду… – он обернулся и растерянно уставился на Анику, затем снова на Макса Вернона. – Первая колония действительно стала Городом клонов? – спросил он.

Вернон осторожно кивнул. Аника подумала, что он взволнован, потому что их разговор может услышать Луд Ваом. Или же нет? Или же это был ее собственный страх? В конце концов, кем был Луд Ваом для Макса Вернона? Всего лишь далеким связным, которому стирают воспоминания каждый раз после сеанса связи. Пока ты не увидишь этого человека, пока не окунешься в эту жизнь, ты не поймешь всей глубины. Это будет все равно, что смотреть на утопающего и давать ему советы, которые он уже не слышит. Он в панике. Ему нужна рука помощи, борт лодки, спасательный круг, но не совет… не совет…

– Как продвигается работа над родословной? – услышала Аника голос Макса Вернона. Этот политически корректный голос, который подразумевает совсем другое, нежели озвучивает. Вернон знал, что отчет должен быть готов. Он ждал, что Аника передаст реконструкции через связного. Но он не спрашивал об этом напрямую.

– Я закончила реконструкции, – сказала Аника, жалея, что не владеет политической гибкостью, как ее любовник… Да, именно любовник… Все эти истории, отчеты… Весь этот мир клонов, казавшийся со стороны еще более невинным, чем мир колоний… Все это заставляло как-то по-новому, трезво смотреть на свои восприятия. И восприятия эти, казалось, не могут принадлежать настоящему. Разве что далекому прошлому, еще до начала Возрождения. Вот тогда это было нормой. А здесь… – Не думаю, что тебе понравится результат родословных, – сказала Аника, ловя себя на том, что думает о кожаном диване, о главе колоний… Сколько прошло времени с того дня? Близость перестала казаться чем-то зазорным. «Просто удовольствие», – так, кажется, говорил тогда Макс Вернон. – Не знаю, поможет тебе это или нет, – сказала Аника, глядя любовнику в глаза, – но если верить архиву, то настоящих политиков почти не осталось на начало Возрождения. Прямая линия прослеживается лишь у моего рода. Мейнарды наши родственники, но… это очень далекая ветвь. Ее предки почти такие же никчемные, как и твои. И я подумала… Если мы с тобой… вместе… А во мне течет кровь настоящего политика… Может быть, это тебе поможет? – Аника смотрела на Вернона, но он думал о чем-то другом, далеком.

– Ты сказала… – начал он спокойно, сдержанно, – ты сказала, что род Зои Мейнард был таким же… никчемным, как и мой? – в глазах главы колоний горел огонь.

– Фактически в первые три поколения начала Возрождения твой род жил отдельно. Они думали, что все люди умерли, поэтому… кровосмешение было естественным… Они боролись за выживание… – Аника замолчала. Тишина показалась ей зловещей, жуткой.

– Этот отчет у тебя с собой? – хмуро спросил Вернон.

Аника кивнула.

– Хорошо… – глава колоний думал о чем-то пару долгих мгновений. – Передай отчет связному… – губы Вернона дрогнули. – Вот только… – он пытался соблюдать политическую корректность. – На кой черт ты притащила сюда своего психа?

– Я… – Аника растерянно попятилась от экрана. – Он мой друг… – сказала она. – Единственный друг.

Вернон молчал, и Аника пыталась понять, что стало причиной его недавней вспышки гнева: ревность или тревога, что в истории появился лишний свидетель? Все говорило в пользу второго, но Аника хотела верить в первое. Хотя ревновать к клону было крайне сложно. Фактически он ведь не был мужчиной. Уж точно не мог уложить на старый диван ни одну женщину. Никто из клонов не мог. Может быть, женщины их и могли жить с настоящими мужчинами, по крайней мере, могли притвориться, но вот мужчины… Аника еще думала, как сказать обо всем этом своему любовнику, когда связь прервалась. «Он бросил меня, – подумала как-то растерянно Аника. – Бросил здесь, одну, среди клонов. Он предал меня».

Реконструкция родословной была закончена, но Аника продолжала копаться в архиве. Прошлое увлекало ее, притягивало. Жизнь, которая была в этом мире до начала Возрождения. Настоящая жизнь, а не эти колонии с комитетом планирования семьи, не Город клонов с центрами репродукции… Все это время Семенов был где-то рядом – не путался под ногами, но исправно посещал архив, утопая в его данных. О связи с главой колоний на холмах, откуда была видна нить горизонта, где сливались океан и небо, он не вспоминал. Лишь однажды, почти две недели спустя, попросил Анику показать ему реконструкцию ее родословной. Аника не смогла отказать.

Они проследили судьбу рода Крейчи вплоть до дня, когда уцелевшее человечество оставило Первую колонию. Здесь Аника сделала паузу, но Семенов попросил продолжать, словно он все еще сомневался в том, какой была в действительности реальность. Аника обиделась, оставила его наедине со своей реконструкцией.

– Я видел того чернокожего гиганта, – сказал Семенов, когда Аника хотела уже уйти.

– Видел? Где? – спросила она, застыв в дверном проеме.