Генри Каттнер - Этот мир-мой! [Авт. сборник]

Он шел к этому десять лет, но в конце концов час настал.

Телли сидел в старом кресле-качалке спиной к двери. Машина за эти десять лет изменилась мало. Она по-прежнему закрывала две стены, а окуляр сканера поблескивал в темно-желтом свете флуоресцентных ламп.

Кармайкл жадно смотрел в его сторону. Это было окно — и дверь — к силе, превосходящей самые смелые человеческие мечты. Там, в этом небольшом отверстии, скрывалась невообразимая мощь, власть над жизнью и смертью всех живых существ. И между ним и этим чудесным будущим не было ничего… кроме человека, который сидел в кресле-качалке.

Могло показаться, что Телли не слышал звука шагов и тихого скрипа двери. Он не шевельнулся, когда Кармайкл медленно поднял пистолет. Можно было подумать, он не догадывался, что ждет его, даже когда Кармайкл прострелил ему голову.

Телли вздохнул и вздрогнул. Не первый уже раз, просматривая отрезки линий вероятности, он видел свое собственное мертвое тело. И каждый раз, видя эту знакомую фигуру, безжизненно падающую на пол, он словно чувствовал порыв неописуемого холода, которым тянуло из будущего.

Выпрямившись, он сел поудобнее, задумчиво глядя на пару туфель на рубчатых подошвах, лежащую на столе. Мысленно он провожал Кармайкла по улице, до вечера, до утра и дальше, навстречу кризису. Результаты его будут зависеть от того, достаточно ли крепко он будет стоять на перроне метро, когда поезд с грохотом подъедет к месту, где он окажется на будущей неделе.

Телли отправил посыльного за двумя парами туфель и битый час колебался, выбирая между парами на рубчатых и гладких подошвах. Он был добрым человеком, и такое было ему не по душе. Но в конце концов он упаковал для Кармайкла туфли с гладкими подошвами.

— Прощайте, мистер Кармайкл, — буркнул Телли. Это было прощание, которое он произнес, когда тот выходил из магазина. Сейчас в голосе его слышалось явное сожаление. Ему было жаль сегодняшнего Кармайкла, не заслужившего такого конца. Сегодня он еще не был демоном зла из мелодрамы, на смерть которого можно смотреть без содрогания. Но сегодняшний Тим Кармайкл должен был заплатить за того Кармайкла, каким он станет через десять лет. Непременно станет.

Нет ничего хорошего во власти над жизнью и смертью своих ближних. Питер Телли понимал это, но власть почти насильно вложили ему в руки. Он не хотел ее, ему казалось, что машина сама, совершенно случайно набрала невероятную мощь.

Поначалу даже он робел перед ней. Как пользоваться таким устройством? Какие опасности, какие страшные возможности таились в этом оке, смотрящем сквозь завесу времени? Ответственность тяжким крестом легла на него и, прежде чем найти ответ, он с трудом переносил эту тяжесть. А когда узнал… что ж, тогда ноша стала еще тяжелее. Дело в том, что Питер Телли был человеком мягким. Он никому не мог выдать истинной причины, по которой открыл магазин. Удовлетворение, сказал он Кармайклу. Действительно, временами он испытывал глубокое удовлетворение, но в других случаях — как, например, сегодня — были только страх и унижение. Именно унижение.

У нас есть то, что вам нужно. Только Телли знал, что информация эта предназначалась не для тех, кто посещал магазин. Это было сообщение для мира — того мира, будущее которого осторожно, деликатно формировалось Питером Телли.

Нелегко было изменить главную линию будущего. Будущее это пирамида, уложенная кирпич за кирпичом, и изменять его приходилось так же — кирпич за кирпичом. Существовали люди, которые были необходимы, которые могли строить и которых нужно было спасти.

Телли давал им то, в чем они нуждались.

Но встречались и такие, предназначением которых было зло. Им Телли тоже давал то, что требовалось миру — смерть.

Питер Телли не хотел этого страшного могущества, но ключ к нему оказался в его руках, и он не осмелился бы передать такую власть никому из живущих. Порой он совершал ошибки, и почувствовал себя увереннее, лишь когда обнаружил сходство своей машины с ключом. Ключом к будущему. Ключом, который ему доверили.

Он думал об этом, когда, откинувшись на спинку кресла, взял старую потертую книгу и легко нашел хорошо знакомую строку. Губы его чуть шевелились, когда он прочел ее снова в несчетный раз:

— «И Я говорю тебе: ты — Петр… И дадены тебе ключи Царства Небесного…»

Они удивились, когда им удалось снять квартиру, — пусть даже дорого и с безумными условиями в договоре найма, — а Джо Калдерон был просто рад, поскольку оттуда до университета было всего десять минут на метро. Мира, его жена, заметила, задумчиво лохматя свои рыжие волосы, что хозяева, видно, ожидают от жильцов партеногенеза, имея в виду деление организма пополам и возникновение сразу двух взрослых особей. Калдерон широко улыбнулся.

— Двучленного деления, глупышка, — сказал он, глядя на полуторагодовалого Александра, ползающего по ковру и готовящегося встать на свои толстенькие кривые ножки.

Квартира и вправду была неплоха. Время от времени в нее заглядывало солнце, а комнат было больше, чем можно было ожидать за эту цену. Ближайшая соседка, экзальтированная блондинка, говорящая исключительно о своей мигрени, сообщила им, что в квартире 4D трудно удержать жильцов. Последний съемщик, страховой агент, кстати, большой любитель приложиться к бутылке, выехал, жалуясь на каких-то маленьких человечков — они, якобы, звонили в его дверь в самое разное время и спрашивали некоего Потта или кого-то с похожей фамилией. Только через некоторое время Джо отождествил Потта [24] Pot (англ.) — горшок. с Каулдроном или Калдероном [25] Cauldron (англ.) — котел. .

Сейчас они, довольные, сидели на диване и смотрели на Александра. Прелестный ребенок! Как у всех малышей, на шее у него был валик жирка, а ножки, по мнению Калдерона, напоминали грубо отесанные конечности древнего идола — по крайней мере, именно так они выглядели. Притягивала взгляд и просто восхищала невероятная пухлявость и розовость. Александр засмеялся, встал и, раскачиваясь не хуже пьянчуги, направился к родителям, лепеча что-то непонятное.

— Глупышка, — сказала Мира и бросила ребенку его любимую бархатную свинку.

— Ну, к зиме мы готовы, — подытожил Калдерон.

Это был высокий стройный мужчина с нервными движениями, способный физик, влюбленный в свою работу в университете. Мира — маленькая, рыжая, с курносым носом и карими глазами — недовольно фыркнула.