Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина. Хроники Маджипура

Если он спрашивал название террасы, мимо которой они проезжали, они отвечали односложно, и только.

У Третьего Утеса было множество террас — Валентин сбился со счета после седьмой — и они были ближе друг к другу, чем террасы на других утесах: их разделяли лишь полоски леса. Эта центральная часть Острова, похоже, была деловым и населенным местом.

В сумерках они прибыли на Террасу Поклонения, в область спокойных садов и разбросанных низких зданий из белого камня.

Как и все остальные террасы, она была круглой, намного меньше других, поскольку это была внутренняя часть Острова.

Ее вероятно можно было обойти за час или два, в то время как для объезда террасы Первого Утеса понадобилось бы взять животных. Древние деревья с овальными розовыми листьями росли с правильными интервалами вдоль ее края. Между зданиями вилась беседка пышно цветущих лиан. Повсюду были внутренние дворы, украшенные стройными колоннами полированного черного камня и цветущими кустами.

Слуги Леди по двое и по трое, не спеша проходили по этим мирным местам. Валентина проводили в комнату, куда более уютную, чем предыдущая, с широкой и глубокой ванной, с приглашающей постелью, с окнами в сад, с корзиной фруктов на столе.

Иерархи оставили его одного. Он вымылся, пощипал фруктов и ждал следующих событий. Прошел час, или чуть больше.

Раздался стук в дверь, и мягкий голос спросил, хочет ли он ужинать. В комнату вкатилась тележка с самой существенной едой, какую он ел на Острове — жареное мясо, синие тыквы, фаршированные рыбой, чаша с чем-то холодным, напоминающим вино. Валентин с удовольствием поел. Потом он долго стоял у окна, глядя в темноту.

Он ничего не видел и не слышал. Он проверил дверь. Она была заперта. Значит он все еще пленник, хотя и в неизмеримо более приятном окружении, чем раньше.

Он спал крепко, без сновидений. Его разбудил лившийся в комнату поток солнечного света. Валентин вымылся. Тот же скромный слуга принес на завтрак сосиски и запеченные розовые фрукты. Вскоре прошли два хмурых иерарха и сказали:

— Леди вызывает тебя.

Они провели его через изумительный красоты сад, потом по изящному мосту из чистого белого камня над темным прудом, где плавали золотые рыбы.

Впереди лежала удивительно ухоженная лужайка. В центре ее стояло одноэтажное здание, на редкость изящное по форме, с длинными узкими крыльями, которые вырастали, как звездные лучи, из круглого центра.

Вероятно, это и был Внутренний Храм, подумал Валентин. Он задрожал. Он шел — уже не помня, сколько месяцев — к этому месту, к порогу царившей здесь таинственной женщины и воображал, что это его мать.

И вот он наконец здесь. Но что, если все это окажется вздором, фантазией или ужасным заблуждением. Что, если Валентин вообще никто, желтоволосый бродяга из Зимрола, потерявший мать по какой-нибудь дурацкой случайности, и которому шутники забили голову бессмысленными амбициями?

Эта мысль была непереносимой. Если Леди оттолкнет, не признает его…

Он вошел в храм.

По-прежнему с иерархами по бокам Валентин долго шел по невозможно длинному холлу, где через каждые двадцать футов стояли мрачные воины. Затем он вошел во внутреннюю комнату, восьмиугольную, со стенами из прекраснейшего белого камня, с восьмиугольным бассейном в середине.

Утренний свет проходил через восьмигранную стеклянную крышу. В каждом углу комнаты стояла суровая фигура в одежде иерарха.

Валентин слегка растерянно осмотрел их по очереди и не увидел на их лицах приветствия, только неодобрительно поджатые губы.

Раздался легкий музыкальный звук.

Когда он смолк, в комнату вошла Леди Острова.

Она была очень похожа на ту, которую Валентин видел так часто во сне: женщина средних лет, обычного роста, со смуглой кожей, блестящими черными волосами, с теплым взглядом, с полными губами, поднятыми в уголках с улыбкой, с серебряной полосой на лбу и цветком с толстыми зелеными лепестками за ухом. Вокруг нее, казалось, была аура, нимб, излучение света и величия, как и приличествует власти Маджипура, и Валентин не был готов к этому: он надеялся только лишь на материнское тепло женщины, забыв, что она королева, жрица, почти богиня. Он молча стоял перед ней, и она некоторое время изучала его с дальней стороны бассейна, устремив на него светлый, но проникающий взгляд. Затем она сделала резкий знак выйти — не ему, а иерархам.

Это сломало их ледяное спокойствие.

Они переглянулись, явно растерянные.

Леди повторила жест — легкий поворот запястья, и в ее глазах вспыхнуло что-то властное, почти устрашающее. Трое или четверо иерархов вышли из комнаты, остальные остались, как бы не в силах поверить, что Леди хочет остаться наедине с пленником.

На секунду показалось, что потребуется третий взмах рук, но тут самый старый и самый важный из иерархов с явным протестом протянул к ней дрожавшую руку, но под взглядом Леди рука опустилась, и все вышли.

У Валентина возник импульс упасть на колени. Он чуть слышно сказал:

— Я не имею понятия, как полагается демонстрировать повиновение, я не знаю, Леди, как я должен обращаться к тебе, не оскорбив тебя.

Она спокойно ответила:

— Вполне достаточно, Валентин, если ты назовешь меня матерью.

Эти спокойные слова ошеломили его.

Он сделал несколько шагов к ней и испуганно остановился.

— Это действительно так? — прошептал он.

— В этом нет никакого сомнения.

Он почувствовал как, запылали его щеки. Он стоял беспомощный, онемевший от ее благоволения. Она поманила его легким движением пальца, и он качнулся, как будто попал в океанский шторм.

— Подойди, — сказала она, — ты боишься? Подойди ко мне, Валентин!

Он пересек комнату, обошел бассейн и встал рядом с ней. Она взяла его за руку, и он ощутил прилив энергии, осязаемую пульсацию, сходной с той, которую он чувствовал, когда Делиамбер касался его с колдовскими целями, но неизмеримо более мощную, неизмеримо более пугающую. Он хотел освободить руку при этом приливе силы, но Леди держала ее и смотрела ему в глаза, как бы читая все его тайны.

— Да, — сказала она наконец — клянусь Божеством, адда. Твое тело чужое, но твой дух со мной. О, Валентин, что они сделали с тобой? Что они сделали с Маджипуром?

Она сжала его руки и притянула его к себе, и он оказался в ее объятиях.

Он чувствовал теперь, что она дрожит, не богиня, а только женщина-мать, обнимающая встревоженного сына. В ее объятиях он стал таким спокойным и умиротворенным, каким не был со дня своего пробуждения в Пидруде, и он цеплялся за нее, молясь, чтобы она не отпускала его.

Затем она отступила и, улыбаясь, осмотрела его.

— Во всяком случае, тебе дали красивое тело, ничуть не похожее на прежнее, но приятное на вид, сильное и здоровое. Могло быть хуже. Они могли сделать тебя старым, больным, калекой, но, я думаю, у них не хватило смелости. Они знали, что в дальнейшем сторицей заплатят за все свои преступления!