Александр Арбеков - Баллада о диване

— Можно, — вальяжно ответил Негодяй.

Я приобщился, поперхнулся, закашлялся и хрипло произнёс:

— Вот это да! Что это такое?

— Самогон двойной выгонки.

— Понятно… Ну, и?!

— Что, ну и?!

— Господи, Боже мой! Ну сколько можно!? Мы хотели пофилософствовать, смею вам напомнить!

— Ах, да… Извините! Извольте, господин хороший!

— Я не господин вам!

— Ах, ну да… Извините, товарищ мой!

— Ну, ну…

— Так вот… Как-то жил был давным-давно в Германии один философ. Лейбниц Готфрид…

— Вильгельм… — вежливо произнёс я.

— Что?

— Полное имя Лейбница, — Готфрид Вильгельм, — я скромно опустил взор свой к асфальту, покрытому скелетообразными останками прошлогодних и убогих жухлых листьев.

— Да, в таком странном месте встретить эрудита и философа, — огромная удача и редкость для другого философа и эрудита, — восхитился Негодяй.

— Согласен с вами.

— Именно на мыслящих людях держится этот мир. Эх, мне бы ещё немного везения, денег и силы воли!

— Не только перед вами стоят эти вечные проблемы, — печально сказал я и досадливо поморщился. — Но есть ещё одна главная и вечная, как мир, проблема.

— И какая же?

— Бабы, бабы…

— Да, баба хорошая нам бы не помешала.

— Да я совсем не о том!

— А о чём?

— Не придуривайтесь! Вам это совершенно не идёт!

— Да, я знаю… Извините меня ради Бога!

— Извиняю. Сам такой же придурок…

— Эх!!! — горестно воскликнул Негодяй.

— Да, женщины, женщины, — грустно произнёс я и задумался.

Мы некоторое время помолчали, а потом Негодяй сумрачно произнёс:

— И так… Вернёмся к главной теме, к философской теме. «Я стою на том, что плохая голова, обладая вспомогательными преимуществами и упражняя их, может перещеголять самую лучшую, подобно тому, как ребёнок может провести по линейке линию лучше, чем величайший мастер от руки». Лейбниц Готфрид Вильгельм…

— Браво! Я восхищён!

— Да чему здесь восхищаться? — поморщился Негодяй.

— Как чему!?

— В принципе, кому нужны мудрые мысли, изложенные в так называемых великих и, якобы, вечных трудах!? И, вообще, полная ерунда всё это! Ну, донесу я сейчас до вашего ума мировоззрение Лейбница. Это же полный бред, который абсолютно чужд и совершенно непонятен чисто практическому и повседневному разуму простого обывателя!

— А всё-таки, изложите! — воскликнул я. — Если мы являемся двумя истинными философами, неторопливо ведущими беседу о чём-то сложном, то именно об этом и следует говорить, а не о том, что импонирует повседневному и практическому уму!

— Водки бы ещё?! — мрачно произнёс мой собутыльник и потряс пустой флягой перед головой. — Увы, мой фирменный напиток закончился.

— Да без проблем! — весело рассмеялся я и послал Негодяя за водкой, а сам предался меланхоличным размышлениям.

Гонец вернулся очень быстро. После употребления искомого напитка у меня началось определённое кружение в голове.

— И так… Основными критериями философии, выдвигаемыми Лейбницем, были универсальность и стройность рассуждений, достижение которых обеспечивалось выполнением четырёх принципов.

Я стал медленно погружаться в нирвану.

— И так… Первый принцип. Непротиворечивость возможного, или мыслимого бытия (Закон противоречия).

— Второй принцип, — икнул Негодяй. — Логический примат возможного над действительным, или существующим.

— Третий принцип, — Негодяй стал медленно погружаться в нирвану вслед за мной. — Достаточная обоснованность в существовании именно этого, а не другого мира или события (Закон достаточного основания).

— Этот и другой мир? — нервно встрепенулся я.

— Да, да…

— А четвёртый принцип? — пробормотал я.

— Ну, а четвёртый принцип… — сонно ответил мой собеседник. — Он заключается в следующем…

Его сути я так и не понял, потому что погрузился в сладкую и тягучую дрёму. Но, незадолго до этого я вдруг почувствовал странное томление духа, и увидел перед собой прекрасную и желанную Леди Ли. Она сидела в лёгком кресле-качалке на фоне синего-синего, томного и бесконечного океана, и белого-белого песка, и видневшихся вдали туманных гор, и улыбалась безмятежно, ласково и легко. И струились волосы цвета чёрной бездны по её роскошным плечам и не менее роскошной груди, и глаза, подобные утреннему весеннему небу, улыбались мне и пухлые и чувственные губы сулили мне столько надежды и счастья! Ах, Леди Ли, Леди Ли! Королева моей души! Самая прекрасная и желанная из женщин и на том, и на этом свете!

И было всё очень благостно, печально и мглисто, потому что эта обворожительная дама жила далеко-далеко от меня своей лёгкой, иллюзорной, неведомой, непонятной и странной жизнью. И стало мне очень грустно и зябко, и застонал я оттого, что мне предстояло испытать и пройти. Но выхода не было. Никакого… Что же, всё-таки попытаемся найти его даже в самом безнадёжном и тупиковом из всех тупиковых тупиков!

Мы с Негодяем расстались примерно через полтора-два час, перед этим сладко и грустно продремав на двух облезлых скамейках в старом парке под удивительным весенним солнцем, сулящим надежду. Лёгкий, почти невесомый, ароматный и влажный ветерок ласкал наши лица. Было очень покойно, тепло и хорошо. И дрёма наша не нарушалась никем и ничем, потому что как может быть нарушено священное и неприкосновенное состояние нирваны, то есть, — полного отречения и отдохновения от всего?!

Когда я зашёл в свою квартиру, то, абсолютно не раздумывая, решительно и грузно упал на ДИВАН и мгновенно заснул. И увидел я очередной сон, который был на самом деле реальностью, и стал жить совершенно иной жизнью, и нисколько не жалел о сём, потому что одна жизнь — это хорошо, а две намного лучше! Намного!

Да, сколько же жизней нам суждено прожить, чтобы понять, что жизнь у нас, увы, всё-таки одна! Только одна!

Танки, самоходные установки, боевые машины пехоты и десанта, бронетранспортёры с обеих сторон шли грозными, тяжёлыми и вязкими волнами. Когда какая-то волна истреблялась, то вслед за нею неминуемо появлялась другая.

Пушки, реактивные системы и миномёты разных калибров делали залп за залпом по заданным им целям, пулемёты палили нещадно, ракеты безжалостно и тяжело накрывали огромные квадраты вражеской территории. Бронетехника взрывалась, горела, тлела и нещадно чадила. Люди, находящиеся в ней, массово гибли и превращались в куски обожжённого, жареного или варёного мяса.

Потери были ужасными, — и с той и с другой стороны. Атомного оружия никто, конечно, пока не применял, так как в этом случае война лишалась бы всяческого дальнейшего смысла. Ну, и, слава Богу, — нашему милосердному и всемогущему! Разум пока правит миром. Но это только пока! Что же будет дальше и потом?! И причём, вообще-то, тут разум!? Я его, увы, не наблюдаю. Дайте мне лупу, вручите микроскоп или телескоп!