Владимир Михайлов - Советская фантастика 80-х годов. Книга 2 (антология)

Звонкий голос торопливо, но четко командовал. Из-под ближнего вертолета выскочил желтый сполох, тут же на земле сверкнуло, самолетик подпрыгнул, окутался плотным черным комком дыма. Дальний вертолет полз по дуге над северным краем поляны. Между ним и землей посверкивали косые зеленые нити.

Где же патрульный вертолет? Спринглторп тщетно пытался его разглядеть. Он должен быть где-то над лагерем.

—: Бьет по мне! — прохрипел первый голос. — Ребята, здоровый такой, в черной куртке! Осторожней! У них оружие.

Из-под ближайшего вертолета снова выскочил сполох, и на земле между палатками и лесом вспух еще один черный комок. На месте первого взрыва пылал высокий костер, от него бежала вверх и медленно стыла кривая струя дыма. Внезапно Спринглторп увидел, как вдоль нее камнем падает вниз крохотный вертолетик. Вот он повис, раскачиваясь над самой землей.

— Психи, кончай бегать. Соберись подо мной, руки вверх! Не то всех перещелкаем! Брось пушку, гад! Брось, говорю! — хрипело в ушах. Это пилот патрульной машины командовал по радиомегафону тем, на земле, не выключаясь из общей связи.

— Белый флаг! Они выкинули белый флаг, — вновь заспешил звонкий голос. — Прекратить огонь. Первый, на посадку. Нулевой, второй — пока в воздухе. Третий, пожалуйста, не приближайтесь.

— Кто у флага, стой, не отходи. Бог за вас, — снова прохрипел патрульный. — Лейтенант, горючку теряю. Похоже, он мне дырку сделал. Огня нет?

— Огня нет, — ответил звонкий голос. — Разрешаю вам сесть.

Ближний вертолет заскользил к лагерю. На земле тучей взметнулся снег, и машина исчезла в белом облаке. Вот из него покатились к палаткам черные комочки.

—. Операция закончена, всем разрешаю посадку, — ликовал звонкий голос. — Здесь сам Живодер-паша. Мы его взяли. Он!

Гиены.

Мрачные опасения полковника Уипхэндла оправдались. Гиен было немного, но они были. Что гнало этих людей с далеких благополучных берегов, ночами, над грозным океаном на эту распадающуюся под ногами землю? Спринглторп не мог этого понять. Здесь не было, золота, скульптур, картин — их не было у него, и ему казалось, что все это существует только в Италии. Или во Франции. А в его стране, стране крестьян, рыбаков и мелких лавочников, еле сводивших концы с концами, — что у них может быть, кроме расхлябанных движков и дедовской утвари?

Он спустился на землю вслед за Двайером. Пахло гарью. Командир десанта, молоденький лейтенант, был на седьмом небе от счастья. Его первый бой проведен по всем правилам на глазах у начальства. Противник ошеломлен, раздавлен. Взято в плен одиннадцать человек. И среди них сам Живодер-паша, о котором тревожно шепчутся в эваколагерях…

Сегодня утром, часов в девять, радиодозор засек в воздухе самолет. Он шел с юго-запада на малой высоте. Крохотная зеленая точка исчезла с экрана: самолет сел где-то в этих местах. Сообщили Двайеру. «Гиены, — сказал тот. — Будем ликвидировать». И немедля позвонил Спринглторпу: «Накрыли гиен. Видимо, крупный лагерь. Будем брать. Вы хотели посмотреть. Поедете?» — Да», — ответил Спринглторп. «Тогда и я лечу, — заключил Двайер. — Высылаю за вами. Вылетаем через полчаса. Надо спешить. Туда только что пожаловали гости, и долго ждать они не будут».

Лагерь существовал, видимо, недели две. За одной из, палаток кучей валялись на снегу домашние сейфы, разъятые плазменными резаками. Эта палатка была чем-то вроде мастерской. На разостланных пластиковых полотнищах лежали горелки, дрели, баллоны с аргоном, какие-то инструменты.

— Металлоискатели, — указал лейтенант на длинные пруты с разветвлением на концах. — Искали в развалинах сейфы.

За чем охотились? — выдавил Спринглторп.

Его подвели к свалке тюков на краю выжженного круга. Один тюк обгорел, развалился. Тронутый огнем ковер, какой-то белый мех… Тошнотворный запах паленой шерсти. Торчит хрустальное горлышко вазы. И это все?

— Нет. Ценные бумаги иностранных фирм. И наших тоже.

— Наших-то зачем? — полубеззвучно спросил Спринглторп.

— Н-не знаю, сэр, — на миг растерялся лейтенант.

— На снегу, сцепив руки на головах, сидели пленные.

Почти все в одинаковых рыжих куртках с вывернутыми карманами. Двое в стороне — у них на коленях грязноватая простыня. «Это те, что выкинули белый флаг», сообразил Спринглторп. Держа пленных под прицелом, похаживали по снегу трое караульных.^

«Надо поговорить. Хотя бы с Живодером. Который из них Живодер?» — подумал он и шагнул было к пленным, но у ног своих увидел троих, лежащих ничком. Снег вокруг был в красных пятнах.

Он отшатнулся и пошел к палатке. У входа на замасленном брезенте горкой лежали пистолеты, пара автоматов и несколько потертых нательных кошелей.

— Бесхозное оружие. Кое для кого ценная вещь.

Лейтенант поднял один из кошелей, расстегнул, подал. Кошель был неожиданно тяжелым. Кольца, серьги, ожерелья — безобразно спутанный ком, бликами покалывающий глаза…

Он вошел в палатку: десяток надувных матрасов, спальные мешки, скомканные одеяла, пара складных стульчиков, нетопленая железная печка. В изголовье одной постели — большой кубический предмет, прикрытый полотенцем. Лейтенант подошел к нему, протиснувшись между матрасами и обойдя лежащий на полу рюкзак, и сдернул полотенце. В полумраке блеснул хрустальный куб, и Спринглторп тоскливо замер. Чуть вздернутый вперед, в полном блеске славы, в торжестве развернутых парусов и плещущих вымпелов в кубе застыл фрегат «Беллерофонт». Модель была выполнена с отчаянной скрупулезностью одряхлевшего боцмана — памятник любви к безвозвратно ушедшей поре странствий, воли и каждодневного утверждения силы своих рук и глотки.

Давным-давно, настолько давно, что это словно случилось с кем-то другим, он увидел, быть может, именно этот фрегат в витрине столичного магазина. Близилось Рождество, на витрине сказочно искрились небывало красивые вещи, без которых человек не может жить. Ему было всего десять лет, ровно столько, сколько нужно, чтобы понять это раз и навсегда. И ровно столько, чтобы знать: такой игрушки у него никогда не будет. Ведь он уже разумел смысл цифр на этикетке.

Он прожил потом пятьдесят с лишним лет, из памяти бесследно ушли сотни обид и унижений, десятки мелких побед и радостей. Но эта не его игрушка — не ушла. Не то чтобы он все время помнил о ней, нет. Этот образ порой оживал сам собой, безо всякого усилия или заведомого желания. И становилось до тоски ясно: будь у него «Беллерофонт», вся его жизнь была бы совершенно иной. И он сам представал перед собой тем, другим, кем угодно, только не инспектором по гражданскому строительству в краю, где мужицкая хитрость и ненависть к надзору почитались доблестями, достойными народной памяти.