Роберт Сойер - Факторизация человечности

— Точно, — сказала она, распрямляясь и посмотрела на Хизер. — Мама, я знаю, что для тебя это было очень тяжело…

Хизер рассмеялась.

— Думаешь, я от переживаний поехала умом? Что я не смогла сообразить, как прочесть послания, и поэтому просто переставляла их и лепила из них фигурки?

— Ну-у… — сказала Бекки и махнула рукой в сторону конструкта, словно само его наличие всё прекрасно объясняло.

— Ничего подобного, милая. Это действительно то, что центавряне от нас хотели. Эта форма — развёрнутый гиперкуб.

— Что?

— Четырёхмерный эквивалент куба. Длинные части складываются так, что концы соприкасаются, и получается правильный многогранник в четырёх измерениях.

— И что конкретно таким образом достигается? — спросила Бекки с большим сомнением в голосе.

— Оно перебрасывает тебя в четырёхмерный мир. Позволяет тебе увидеть окружающую нас четырёхмерную реальность.

Бекки молчала.

— Так вот, — сказала Хизер, — всё, что тебе надо сделать — это залезть в него.

— Залезть туда ?

Хизер нахмурилась.

— Я знаю, что должна была сделать его чуть больше…

— То есть ты говоришь… ты говоришь, что это такая себе машина времени, и с её помощью — что? — можно отправиться в прошлое и увидеть, что делал папа?

— Время — это не четвёртое измерение, — объяснила Хизер. — Четвёртое измерение — это направление в пространстве, перпендикулярное трём остальным.

— О, — сказала Бекки.

— И хотя в трёхмерном пространстве мы выглядим отдельными организмами, на самом деле мы — части единой сущности, если смотреть из четырёхмерного.

— О чём ты говоришь?

— Я говорю о том, откуда я знаю — знаю доподлинно — что твой отец ничего с тобой не делал. И ты тоже это можешь узнать.

Бекки молчала.

— Послушай, всё, что сказала — правда. Скоро я объявлю об этом открытии официально… я так думаю. Но я бы хотела, чтобы ты узнала об этом первой, прежде всех остальных. Я хочу, чтобы ты заглянула внутрь разума другого человека.

— Ты имеешь в виду папу?

— Нет. Нет, это было бы неправильно. Я хочу, чтобы ты заглянула в разум своего психотерапевта. Я скажу тебе, как его найти; я не думаю, что ты должна влезать в голову отца без его разрешения. Но эта проклятая психотерапевтка — этой скотине я ничего не должна.

— Мама, ты даже её не знаешь.

— О, ещё как знаю — я ходила к ней на приём.

— Что? Как? Ты же даже не знаешь её имени.

— Лидия Гурджиефф. У неё офис на Лоренс-стрит.

Бекки совершенно опешила.

— И знаешь, что она попыталась со мной сделать? — спросила Хизер. — Попыталась заставить меня исследовать насилие, которому подвергал меня мой отец.

— Но… но твой отец… твой отец…

— Умер до моего рождения, именно так. Но хотя я физически не могла подвергаться насилию со стороны отца, она сказала, что я демонстрирую все классические признаки. Язык у неё подвешен что надо, поверь мне. Она чуть не заставила меня поверить, что кто-то всё же учинял надо мной насилие. Не отец, понятное дело, но кто-то из родственников.

— Я… я этому не верю. Ты всё выдумываешь. — Бекки указала на конструкт. — Ты всё это выдумала.

— Нет, не выдумала. Ты можешь в этом убедиться сама. Ты увидишь, как Гурджиефф формирует у тебя ложную память, её собственными глазами, и я покажу тебе, как убедиться, что твои воспоминания ложны. Ну, давай, залезай в конструкт и…

В голосе Бекки слышалось опасение пополам с обречённостью.

— «Конструкт»? Ты так это называешь? Не «центавромобиль»?

Хизер постаралась не рассмеяться.

— Надо тебя познакомить с Читой — это папин друг. У него похожее чувство юмора. — Она сделала глубокий вдох. — Послушая, я твоя мама; я никогда не сделаю тебе ничего плохого. Поверь мне: сделай то, чего я прошу. Мы не сможем общаться, когда ты будешь там с открытыми глазами, но если ты их закроешь, то через несколько секунд перед глазами появится вид конструкта изнутри. Если тебе понадобится какая-то помощь, нажми на кнопку «стоп». — Она указала на неё. — Гиперкуб развернётся, ты сможешь открыть дверь, и я тебе расскажу, что делать дальше. Не беспокойся — когда ты снова нажмёшь кнопку «старт», то окажешься точно там же, где была. — Она помолчала. — А теперь полезай внутрь. Кстати, там довольно жарко. Не буду просить тебя раздеться до нижнего белья, как это сделала я, но…

— До нижнего белья? — потрясённо переспросила Бекки.

Хизер снова улыбнулась.

— Доверься мне, милая. А теперь залазь.

Через четыре часа Хизер помогла Бекки убрать кубическую дверь, и она выбралась из конструкта, опираясь на руку матери.

Некоторое время Бекки молчала, явно не зная, что сказать; слёзы текли по её щекам. Потом она упала в объятия матери.

Хизер погладила дочь по голове.

— Всё в порядке, милая. Теперь всё в порядке.

Бекки дрожала всем телом.

— Не могу поверить, — сказала она. — Это ни на что не похоже.

Хизер усмехнулась.

— Ещё бы.

Голос Бекки затвердел.

— Она использовала меня. Она мной манипулировала.

Хизер ничего не ответила, и хотя ей было мучительно видеть дочь в таком состоянии, её сердце пело.

— Она использовала меня, — снова сказала Бекки. — Как я могла быть такой дурой? Как я могла быть так неправа?

— Всё хорошо, — сказала Хизер. — Всё кончилось.

— Нет, — ответила Бекки. — Нет, не кончилось. — Её по-прежнему трясло, а плечо Хизер промокло от слёз. — Что будет с папой? Что я скажу папе?

— Единственное, что можешь сказать. Единственное, что тут вообще можно сказать. Попросишь прощения.

Голос Бекки стал невероятно тонким.

— Но он больше никогда меня не полюбит.

Хизер осторожно коснулась подбородка дочери и приподняла ей голову.

— На самом деле, милая, он и не переставал тебя любить.

Хизер пригласила Кайла на ужин на следующий день.

Она так много хотела ему сказать, так многое прояснить. Однако когда он появился, она не знала, с чего начать — и поэтому начала издалека, с теоретических основ: как учёный в беседе с другим учёным.

— Как по-твоему, возможно ли, — спросила она, — что предметы, которые кажутся дискретными в трёхмерном пространстве, являются частями чего-то большего в четырёх измерениях?

— Конечно, — отозвался Кайл. — Я студентам всё время про такое рассказываю. Просто нужно экстраполировать, отталкиваясь от того, как выглядят трёхмерные объекты в двух измерениях. Двумерный мир — это плоскость, как лист бумаги. Если бублик проходит вертикально через горизонтальную плоскость, обитатель двумерного мира увидит две отдельные окружности — или линии, которыми они кажутся в двумерном мире — вместо бублика.

— Именно, — сказала Хизер. — Именно. Теперь подумай вот о чём. Что, если человечество — это собирательное существительное, которое мы так часто используем — и в самом деле на более высоком уровне является существительным единственного числа? Что, если то, что мы воспринимаем в трёх измерениях как семь миллионов отдельных человеческих существ, на самом деле является одним гигантским существом?