Иван Быков - Унаги с маком или Змее-Week

Они ступали босыми ногами по бурой жесткой траве, по холодным комьям земли. Было по-осеннему зябко. Куда ни глянь — бескрайнее поле, залитое солнечным сиянием. Только впереди возвышалось нечто темное и массивное. Либо скала, либо сказочно гигантское сооружение. Вот только откуда взяться скале посреди чистого поля? Тяжело было рассчитать расстояние до этого объекта — яркий свет слепил глаза, да и размеры этого чуда оценить было невозможно.

Зоенька обернулась и лукаво окинула своего спутника взглядом.

— Я тоже соскучилась, — улыбнулась она.

Зоенька протянула руку и сомкнула пальцы на основании бесстыдно торчащей части тела. Нестор горел, несмотря на озноб, а потому прикосновение показалось ему чуть ли не ледяным. Это, правда, никак не повлияло на его состояние. Не найдя других мыслей, других слов, он снова спросил:

— Где мы?

Проводница не ответила. Она вновь отвернулась, продолжая медленно идти вперед. Руку при этом она не разжала. Нестор ощущал себя дрессированным слоненком, которого погонщица ведет за хобот. Наконец спутница спросила:

— Почему ты один? Почему в чужом доме?

— Жена выгнала, — честно признался Нестор.

— За что? — Зоенька совсем не удивилась.

— Я изменился, стал другим. Пока еще не научился соответствовать…

— А она научилась соответствовать?

— Чему? — не понял Нестор.

— Не чему, а кому, — Зоенька говорила легко и весело. — Тебе. Своему мужчине.

— Ну, она же не изменилась. Она осталась такой же, как была.

— А ты изменился?

— Ну, я же теперь Наг.

— А был?

— А был человеком.

— Мужчиной? — уточнила собеседница.

— Ну, да, мужчиной.

Зоенька неожиданно рассмеялась и вдруг сказала по-английски:

— He was a real man and a real man.

— Что это значит? — не смог сразу разобрать Нестор.

— «Он был настоящим человеком и настоящим мужчиной», — перевела Зоенька. — Или наоборот: мужчиной и человеком. Или человеком-человеком. Или мужчиной-мужчиной. Какое это имеет значение для носителя английского языка? Тем более в условиях современного толерантного дискурса? — И она снова рассмеялась.

Потом стихла, стала почти серьезной. Важно спросила:

— А что в тебе изменилось?

— Ну, — Нестор даже не нашелся так сразу. — Все же изменилось. Вообще все. Перевоплощение, Раджас, Наставник, ты…

— А раньше в твоей жизни не было алкогольных перевоплощений? Особых мест, куда ты ходил сам, без жены? Не было знакомых, которых ты ей не стремился представить? Не было других женщин, наконец?

— Зеленых — не было, — мгновенно сорвалось у Нестора. Зоенька вежливо улыбнулась.

— Так что же изменилось, мой милый Наг? — настойчиво попыталась добиться ответа.

— Выходит, ничего, — согласился Нестор.

— Выходит, ничего, — подвела итог змейка и разжала руку. — Смотри, мы почти пришли.

Перед ними возвышалось нечто небывалое. Они запрокинули головы, но даже так не смогли увидеть вершины. А ведь до основания этого фантастического явления оставалось еще несколько километров.

— Что это? — почему-то прошептал Нестор.

— А сам как думаешь? — так же прошептала Зоенька.

— Дерево, — Нестор сомневался. — Или скала?

— Дерево, — кивнула спутница. — И скала.

— Как это? — переспросил Нестор.

— Вот ты же человек?

— Человек.

— И Наг?

— Я понял, не нужно дальше.

Нечто темное, невиданное и немыслимое вырастало не просто из почвы — из самой тверди, из Земли, и тянулось к Солнцу. Казалось, что Солнце само является частью, сияющим навершием этой могучей оси, как и Земля — ее основанием.

— Это Белый Ясень, — пояснила Зоенька. — Или Белая Полярная гора. У него — или у нее — много имен. Скандинавы называют его Иггдрассиль, а греки — Олимп; эрзяне говорят Эчке Тумо, а персы говорили Дамаванд. У казахов дерево известно по именем Байтерек, а японцы так видят Фудзи. В христианстве — это гора Арарат или Синай. В иудаизме — дерево Мекабциэль, у мусульман — Сидрат аль-мунтаха. В Древнем Иране так представляли гору Хара, а для индусов это и гора Сумеру, и дерево Ашваттха. Ты же славянин?

— Он самый, — подтвердил Нестор.

— Значит, для тебя это будет Алатырь.

— Мы на острове Буяне? — не поверил Нестор.

— А где же еще? — искренне удивилась Зоенька.

— А где кисельные реки? — Он все еще пытался перевести разговор в шутку.

— А на какой улице ты сейчас живешь? — вдруг озадачила Нестора неожиданным вопросом девушка-змейка.

«Действительно, Кисельная, 8», — вспомнил Нестор.

— То-то, — улыбнулась Зоенька, как бы услышав его мысли. — А я буду вместо змеи Гарафены.

Она грациозно изогнулась и стала вещать дурашливым голосом:

— Я инорокая змея Гарафена, огненная Скоропея, лежу на руне, а руно на златом камне под липовым кустом у Белого Ясеня, который не наг, не одет! А ты путник — и Наг, и не одет. Ответишь на мои вопросы — пойдешь к Алатырю счастья искать.

— А если не отвечу? — подыграл Нестор.

— Тогда зат…аю тебя до смерти! — радостно взвизгнула змейка и ринулась на своего спутника, опрокинув его на спину.

Жесткая трава царапала кожу, холодные комья вспаханной кем-то и зачем-то земли давили под лопатку и в поясницу. Но менять позу было бессмысленно — Зоенька действительно сильно соскучилась, ее напор был агрессивен и необорим. Не было сил тянуть и держаться — уже через несколько минут они лежали на траве, мокрые — несмотря на осеннюю свежесть, уставшие и счастливые.

— Что такое «инорокая»? — спросил Нестор негромко.

— Гарафена — это страж, Дракон. Любой Дракон, тем более страж, имеет, как и мы с тобой, две ипостаси, две судьбы, два рока. Один из этих «роков» — иной. Вот и получается, что каждый из нас — инорокий. А еще «ино» — означает «один, единственный» по-гречески. Получается, что Гарафена с такой судьбой — одна, единственная. Роковая она. А еще зверь такой есть — инорок, он же индрик, всем зверям зверь. Так мамонта раньше называли. Тоже роковой, наверное.

— Ты у меня роковая, — подольстился Нестор.

— Не ври! — улыбнулась змейка. — Просто я нужна тебе сейчас.

— Нужна, — согласился Нестор. — Скажи, Алатырь действительно приносит счастье? Сегодня я готов в это поверить.

— Подхалим! — Зоенька шутливо и звонко хлопнула его по голой ягодице. — Кто знает? Все индивидуально. Он вроде есть, и его вроде нет. С одной стороны — это основа нашего существования, с другой — всего лишь метафора, знак, сигилла. Белый Ясень олицетворяет миры Трилоки.

— Тамас, Раджас и Саттва?

— Именно. Корни, ствол и крона. Первобытные, хтонические страхи, которые питают активную жизненную энергию, которая, в свою очередь, расцветает чистым светом — умиротворенной гармонией. Тамас, Раджас и Саттва, — повторила Зоенька.