Георгий Вирен - Зеркало ночи

Он снова обернулся, но не увидел друзей - вокруг стояли темные ели. Большие - до неба и маленькие - до облаков. Облака были рваные, в дырках, их низко нес неслышный ветер, они цеплялись за елки, снова рвались и улетали маленькими клочьями.

Матюша пошел дальше, и отчего-то захотелось ему крикнуть - не позвать, а просто крикнуть погромче: "Эге-гей!" Но он не сумел: то ли голос исчез, то ли нельзя было в этом лесу кричать.

И ничего не случилось, ничто не изменилось, но вдруг замерло Матюшино сердце, и весь он наполнился предчувствием. И вдруг раздались знакомые тяжелые шаги, сразу - близкие, и послышалось натужное гулкое дыхание огромного существа. Матюша застыл, а потом побежал, сорвался с места и побежал, задевая елки, укалываясь о них, без страха наступая на бусинки брусники, побежал навстречу шагам. И сам собой, легко вырвался крик: "Я здесь!" "Матю-уша-аа!" - услышал он дальний, замирающий голос матери, но не остановился, не обернулся на него, а бежал все быстрей, оступаясь, падая, поднимаясь, уже задыхаясь, бежал... И только одного боялся: что снова незваные хранители бросят перед ним зеркальный ручей. И лишь на миг замедлил: понял, что вот за этими густыми, переплетенными ветвями откроется сейчас поляна - и там будет Он. Матюша набрал полную грудь воздуха - и обеими руками изо всех сил раздвинул, как распахнул, ветви.

И увидел Единорога.

Он стоял посреди полянки, заняв ее почти целиком, - неправдоподобно огромный, закрывающий небо и свет. Красными, налитыми кровью большими глазами он смотрел на мальчика, победно выставив могучий рог.

Оба застыли, глядя друг на друга. Единорог медленно мигнул. И вдруг заговорил, и от его голоса задрожали деревья, трава и как будто земля колыхнулась.

- Зачем ты искал меня?

- Я искал... я искал тебя, - ответил мальчик с испугом и восторгом, потому что ты - самый чудесный в нашей сказке. Ты - самый большой, и сильный, и чудесный!

- Чего ты хочешь?

- Я... - смешался мальчик. - Я ничего не хочу. Я просто хотел тебя видеть.

Единорог осклабился и коротко хохотнул, тряся складками шкуры.

- А тебе сказали, что меня нельзя просто увидеть? Всех, кто видит меня, я или наказываю, или награждаю, сказали тебе?

- Да, я знаю, - собрав всю смелость, звонко ответил Матюша.

- И чего ты попросишь у меня?

- Мне ничего не надо, - тихо ответил он.

Единорог шумно вздохнул и прикрыл кровавые глаза.

- Кто научил тебя ничего не просить?

- Никто... Я сам.

- Мне нравятся мальчики, которые ничего не просят, - сказал Единорог и снова открыл глаза. Уперся взглядом в Матюшу, но не было в том взгляде ни доброты, ни симпатии. - Ты хочешь всего добиться сам?

- Я постараюсь, - робко ответил Матюша.

- Мне нравятся мальчики, которые хотят всего добиться сами, - снова осклабился Единорог. - Иногда из них выходят сильные мужчины. Очень храбрые мужчины. Очень уверенные в себе. - Единорог хрипло засмеялся, листва посыпалась наземь. - И когда они бросают вызов мне, я не отказываю, я прихожу. Ведь они такие сильные и храбрые. Мне нравится делать из них пустое место, ничто. - Единорог наклонил голову, горой нависая над Матюшей. - Иди, мальчик. Добейся в жизни всего, я не стану мешать. Но знай свое место и никогда, даже в мыслях, не зови меня. Отныне ты только человек, и не тебе бороться со мной. Иди, сказка кончилась.

И тут перед глазами Матюши, как на экране Машины, Единорог беззвучно задрожал, черты его гигантского тела поплыли, смешались, исчезли, стало темно, в темноте замигали яркие точки, и вдруг разом все посветлело, очистилось, и уже не было ни леса, ни поляны, а на их месте возникло четко, ярко - лицо сорокалетнего Матвея: поседевшая борода, запавшие черные глаза... И будто с огромной высоты стремглав упал он в мягкий ворох перин, подушек, одеял, и стало тепло, и в полусне-полуяви поплыл он по колыбельной реке, в колыбельное море, и казалось, что не было вовсе страшного Единорога, а впереди - все еще ждет, все еще манит баснословный край, исполненный сияния.

Карат залаял в голос, ожесточенно и зло.

- Кого еще черт несет? - буркнул Матвей и пошел открывать.

Карат бесился в сенях, прыгал, бил передними лапами в дверь. Матвей выглянул в окно: внизу, у крыльца, стояли трое мужчин - пожилой в лисьей шубе и с ним двое лет по сорок - высокий брюнет без шапки и толстячок с круглым лицом.

- Подождите, собаку привяжу, - крикнул Матвей. Открыв дверь, сразу сказал: - Если вы насчет на зиму дачу снять, то у меня не сдается.

- Нет, нет, мы по другому вопросу, - поспешил толстяк.

- По какому? - подозрительно спросил Матвей, не приглашая их в дом.

- Может быть, вы разрешите нам войти, а там и поговорим? - веско произнес старик.

Матвей пожал плечами.

- Заходите...

Долго топтались, раздевались, гурьбой проходили в комнату, наконец расселись за столом, Матвей устроился на диване и закурил.

- Прежде всего давайте знакомиться, - дружелюбно начал старик.

- Да уж, - нелюбезно отозвался хозяин, но старик сделал вид, что не заметил этого.

- Моя фамилия Никич, зовут Николаем Николаевичем. Я - физик, действительный член Академии наук СССР...

- Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, - добавил толстяк.

- Ну уж, если все перечислять, - улыбнулся академик, - то не забудьте и две Сталинские премии... А это мои друзья, ученики, помощники - доктор наук, профессор Сорокин Константин Андреевич и доктор наук Колесов Семен Борисович.

- А я Басманов Матвей Иванович, майор ВВС в отставке, действительный инвалид СССР, - с мрачным сарказмом представился Матвей.

- Ну, это мы знаем, - добродушно сказал Никич, - иначе б и не беспокоили вас. Я думаю, в прятки нам играть не стоит, начну сразу с дела, откровенно. Матвей Иванович, мы наслышаны о ваших опытах и хотели бы с ними познакомиться.

- Наслышаны? - удивился Матвей. - Я что-то не припомню, чтоб в последние сорок лет публиковал статьи или лекции читал.

- Это верно, - с неколебимым добродушием продолжал академик. Человек вы скромности незаурядной и к славе, судя по всему, не стремитесь. Но заслуженная слава - вещь недурная, не так ли, Матвей Иванович?

- Бюст на родине и колбасу вне очереди - кто ж откажется? - с издевкой сказал Матвей, обратившись к толстяку Колесову, и тот отвел глаза.

- Впрочем, дело, конечно, не в славе, - ничуть не смущаясь, сказал Никич, - а в науке, в знаниях. По нашим сведениям, у вас есть кое-что полезное для науки. - И, помолчав, с упором добавил: - Для нашей науки.

- Для вашей? - быстро спросил Матвей.

- Для нашей, - согласился Никич. - Для нашей советской, нашей мировой науки.

- Ну, во-первых, - сказал Матвей наконец-то серьезно, - никаких таких сведений у вас быть не может. Если уж вы предложили говорить откровенно, то не надо мне с первых слов лапшу на уши вешать, достопочтенный Николай Николаевич. А на деле вот что. Я действительно ставил некоторые опыты и в самом начале работы кое-что рассказал о них приятелю, который оказался трепачом. Кроме того, я догадываюсь, что одна... женщина могла кое-что передать своим подругам, и в виде сплетен это могло поползти дальше. Но опять-таки - эта женщина могла говорить только о самых первых опытах, Матвей помолчал. - Об итоге работы она едва ли могла рассказать... Итог же, уважаемые физики, таков: блеф, пшик, фук с маслом. Если вы знаете суть эксперимента, то не вам объяснять, что дилетант, знающий физику только в применении к летательным аппаратам, да к тому же без основательной технической базы, не мог добиться не только успеха, но и сколько-нибудь значимых результатов. Не мог - и не добился. Вот и все. - Матвей развел руками, пожал плечами и скорчил скорбную мину. - Увы, увы! Ничем не могу быть полезен.