Георгий Вирен - Зеркало ночи

Матвей узнал этот голос: покойница тетя Груня заступалась за него...

- Он мне, убогой, за сына был, а кто я ему - никто, считай. Он сам пострадавший, вот и к людям сочувствие имеет. Нету его вины!

- Знаешь ли ты, - продолжал неумолимый Голос, - что в этом мире положен предел человеку?

- Я в это не верил.

- И ты хотел переступить предел?

- Хотел.

- Виновен! - прогремел Голос, и снова подхватило стоустое эхо: "Виновен! Виновен!"

Но сразу два знакомых голоса смешались в один:

- Он гений! - кричал Ренат.

- Он гений! - кричал Никич.

- Он выше других людей, он неподсуден! - кричал Ренат.

- Для гения нет предела и нет вины! - вторил ему Никич.

- Знаешь ли ты, - сказал Голос, - что в мире людям даны законы?

- Они мне не нравятся.

- Знаешь ли ты, что человек не может знать будущего?

- Твой мир несправедлив! Он страшен, - закричал Матвей.

- Мой мир неизменен, - ответил Голос, и Матвею почудилась в нем усмешка.

- Нет! - опять закричал он. - Мы изменим его! Он будет, будет справедливым!

- Кто это "мы"? - с презрением спросил Голос.

- Люди! - Матвей охрип от крика.

- Люди? Ты пробовал изменить Закон, и что из этого вышло?

Матвей поник.

- Молчишь?

Он не смог ответить.

- Виновен! Виновен! Виновен! - с нарастающей силой говорил Голос, и эхо вокруг зашумело как буря. И вдруг - сквозь гром и гул - чисто пробился тоненький голос, и Матвей сжался.

- Не верь, мой дорогой, мой бирюк, не верь им. Я ни в чем не виню тебя, а значит, ты прав и ничего не бойся. Я всегда с тобой и люблю тебя...

В наступившей тишине он услышал еще один голос - дальний, улетающий:

- Не верь им, сынок, ты ни в чем не виновен...

Матвей ощутил, что вязкая темная масса исчезла, он стоял один под черным звездным небом. Ни звука, ни ветерка не было в зимнем этом мире...

И внезапно словно властная рука сдернула черный ветхий покров, и за ним над всей землей открылось настоящее небо, нестерпимо блистающее небо из одних звезд.

...И тогда он вскочил с топчана, будто его толкнули, и долго сидел, мотая гривастой головой, тер лицо руками. Он понял этот сон, легко раскодировал его: оправдания душа ищет, вины своей не приемлет. Ах, как не хочется быть виноватым, ах, как хочется быть чистым и святым, хочется оправдать и благословить себя, хочется, значит, бежать, искать академика, все открыть ему...

- Сволочь ты, Матвей Иванов Басманов, - сказал он себе и похромал на крыльцо.

Ночь и вправду была ясная и звездная. Тихая ночь, благая.

Но наяву Матвей не хотел и не ждал прощения.

А может быть, сон пророчил иное, совсем иное?

- "И только и свету что в звездной колючей неправде", - прошептал он строчку и вернулся в дом.

XIII

...Заливисто, весело лаял Карат, и Матвей увидел у крыльца Ядвигу Витольдовну.

- Добро пожаловать! Неужели опять телевизор?

- Нет, нет, не беспокойтесь, уважаемый Матвей, - ответила старуха, осторожно поднимаясь по ступенькам. - Телевизор работает прекрасно. И вот я решила поблагодарить вас за труд. Я принесла вам свой пирог. О, это особый пирог, со сливками и орехами, его научила меня делать моя мама почти семьдесят лет тому назад, в Варшаве.

- Стоило ли беспокоиться, Ядвига Витольдовна, - засмущался Матвей.

- О, чрезвычайно стоило и непременно! С одной стороны, - говорила она, ставя пирог на стол, - вы очень заслужили награду. А с другой - я вдруг подумала, что скоро умру и вкус маминого пирога никто на свете не будет помнить. А вы человек молодой, вы проживете долго и через много лет скажете кому-нибудь: "Одна старая полька однажды угощала меня пирогом, который ее научили делать лет сто тому назад в Варшаве! Вот это был пирог так пирог!" И значит, маленький кусочек маминой жизни перейдет в двадцать первый век. Двадцать первый - подумать страшно! Ну, скажете? - спросила она, глядя, как Матвей пробует пирог.

- Непременно скажу! - ответил он с набитым ртом.

- Тогда я довольна, - улыбнулась Ядвига и отщипнула от пирога. - Да, хорошо, - оценила она. - Знаете, у настоящих хозяев считается моветоном хвалить свои кушанья. Надо всегда говорить, что вышло плохо и тебе просто стыдно ставить это на стол, но ничего другого, к сожалению, нет. Я тоже так когда-то говорила. Но сейчас я скажу честно: пирог удался. Потом я как-нибудь еще раз сделаю - чтоб вы получше запомнили и все рассказали там... Ах, уважаемый Матвей, все так быстро проходит! Я это слышала в юности от стариков, но, конечно, не верила им, ведь у меня были такие длинные дни! Утром я занималась с учителями французским языком и танцами, потом непременно в открытой коляске каталась по Аллеям Уяздовским, у парка Лазенки, потом были свидания в парке, потом обед у отца, и там всегда было много интересных людей, потом - опять свидания, театры, балы, милые уютные суаре - так много всего! А потом действительно все так быстро прошло - и юность, и зрелость, и семья, теперь вот старость проходит... Вы еще не замечаете?

- Нет, пожалуй. Сейчас моя жизнь тянется как тянучка - длинная, скучная, тягомотная, вся одинаковая...

- О, это ненадолго! Это маленькая пауза в жизни, люфт-пауза. А потом снова дни понесутся, не успеете оглянуться - двадцать первый век... Да, кстати, уважаемый Матвей, у меня к вам маленькая просьба, очень легкая...

- Бога ради! Для вас, Ядвига Витольдовна, я все, что могу, хоть трудное, хоть легкое...

- Очень легкое, - с улыбкой продолжила старуха. - Покажите мне вашу Машину.

- Машину? - удивился Матвей.

- Да, мне интересно. Уважьте любопытную старую женщину.

- Я, собственно... пожалуйста, - он опешил и не сумел сразу отказать. - Только она на чердаке, туда лестница крутая, вам не трудно подняться будет?

- Почему же? Я еще вполне бодрая женщина, я хожу осторожно, с палкой, не падаю, - с толикой гордости ответила Ядвига.

- Идемте, - покорился Матвей.

- ...Так вот она какая, - старуха осторожно потрогала панель Машины. - Довольно простая, как телевизор... Я думала, она намного больше...

- Увы, - развел руками Матвей.

- Вот что - я хочу попробовать! Сюда садиться? - старуха решительно указала на кресло.

- Нет, нет, нельзя! - всполошился Матвей и загородил кресло руками.

- Отчего же, уважаемый Матвей? Мне-то что угрожает? Неужели вы думаете, что я расстроюсь, если увижу это черное пятно? Я давно готова умереть, совсем не боюсь смерти и знаю, что могу умереть сегодня, завтра. Я совсем спокойно этого жду. Но вдруг я проживу еще 17 лет? Мне будет 94 ведь так бывает. Тогда я буду жить сейчас немного по-другому: отремонтирую дом, буду больше следить за собой, чтоб совсем не развалиться к тому времени, обязательно куплю собаку, я ведь люблю собак, но уже три года без собаки, потому что они, бедные, так привязываются к хозяевам, а потом совсем не могут без них жить... Ну дайте, дайте, - Ядвига нетерпеливо отвела руки Матвея от кресла и села.