Валерий Белоусов - Витязи из Наркомпроса

Младший лейтенант ГБ Удальцов, заткнув уши ватными тампонами, чтобы ему не мешали, традиционно готовился к очередному семинару по Истории ВКП(б).

Сванидзе подошел к его письменному столу, и, как бубновую десятку, звонко шлепнул перед ним усеянную черными отпечатками карточку. Раз!

Удальцов поднял глаза, с недоумением повертел карточку в руках, вынул затычки из петлястых ушей:

— Эй, там… а ну, прервались малость! Отдохните пока, хлопцы… Это что ты мне принес?

— Это, мой дорогой, дактилоскопическая карта сотрудника Наркомпроса Натальи Израилевны Вайнштейн… Которую ты — именно ты — направил с инспекцией сам знаешь куда…

— И таки шо? — национально ответил ему Удальцов.

— А вот дактилоскопическая карта инструктора Особого Отдела Наркомата Государственного Контроля Вяземской Натальи Юрьевны… Обе карты поступили ко мне из единого дактилоскопического центра НКВД «Папильон», — и Сванидзе, точно пиковую десятку, шлепнул на стол вторую карту. Два!

— Очень интересно, и что? — уже с некоторой опаской спросил Удальцов.

— А ничего. Вот заключение криминалистической лаборатории, что эти отпечатки пальцев как на первой, так и на второй карточках, абсолютно (тебе понятно слово «абсолютно», а? Вижу, что понятно!), да — абсолютно идентичны. Поэтому-то эксперт, проверявший их на причастность к криминалу, по счастливой случайности, одну сразу же за другой, тревогу и забил! — и Сванидзе, как крестовый туз, ставящий крест на чьей-то жизни, хлопнул на стол бумагу с грифом «Сов. Секретно. Особой важности». Три! Очко.

Удальцов, словно рыба, вытащенная из воды, начал хватать округлившемся ртом куда-то враз исчезнувший из кабинета воздух…

А Сванизде, схватив Удальцова за воротник коверкотовой гимнастерки, начал хлестать его по посеревшему от ужаса лицу, с каждым ударом медленно произнося низким страшным голосом:

— Ты, жид пархатый! Ты кого туда послал? Кого? Кого?! Кого?!!

Циркулярная Телеграмма. «Всем линейным отделам УНКВД по Куйбышевской и Горьковской железным дорогам. Немедленно задержать организованную группу особо-опасных государственных преступников: главаря Вайнштейн Наталью Израилевну, членов банды Бекренева Валерия Ивановича, Охломеенко Савву Игнатьевича, бежавших из МЛС. Преступники вооружены. В связи с этим прямым распоряжением Наркома задержание их живыми нецелесообразно. Приметы преступников прилагаются…»

Если бы не чудовищно-злые, истинно мордовские Culex pipiens pipiens forma pipiens (читать надоело? а уж как надоедает их тоскливое «з-з-з-з…» над ухом!), то путешествие Натки, верно, так и закончилось бы в крохотном деревянном вокзальчике под вывеской «З. Поляна» (кстати, опять з-з-з-з…).

Комарихи, алчущие Наткиной комсомольской крови для продолжения своего поганого рода, под утро просто не давали ей никакого житья. Стоило девушке на минутку прикрыть глаза, как у неё над ухом немедленно раздавалось тонкое, но грозное «з-з-з-з…» А потом Натка с размаху поминутно колотила себя по шее, или по щеке, или по лбу, куда вонзалась, казалось, раскаленная игла… Кстати, после каждой убитой комарихи на тонкой Наткиной коже вспухала здоровенная блямба.

Кстати говоря, Валерий Иванович относился к мордовским комарам как-то нарочито безразлично, пробормотав что-то вроде:

— Видали бы вы соловецких!

Савва же Игнатьевич принимал сию муку как попущение Господне, кротко, словно чань-буддист, осторожно снимая бережно изловленных им комарих со своей щеки и пуская их в свободный полет:

— Всё Божья тварь! Господом ведь не напрасно же сотворена она для чего-то? К примеру, их лягухи жрут, а тех в очередь — ужи да гадюки…

— А гадюки, гадюки тогда зачем?! — яростно спрашивала Натка.

— Неисповедимы замыслы Божии… Ну, гадюки крыс давят…

Дефективный подросток завернулся с головой в свой клифт, свернулся калачиком и беспробудно дрых на деревянной жесткой скамейке, только левой ногой во сне подрагивал. А вот зато мордовского интеллигента комары что-то вообще не кусали, видать, его специфического мокро-песьего запаха брезговали.

А потом случилось страшное.

Почувствовав некую неотложную нужду, Натка встала и вышла из вокзальчика. Оглядевшись по сторонам, она увидела солидное досчатое (так в тексте) строение, покрашенное в уставные цвета Куйбышевской железной дороги, и имевшее два входа, традиционно обозначенные буквами Эм и Жо. Однако, подойдя поближе и заглянув в прикрытый дощатым заборчиком проем, над которым жуком чернела искомая литера, Натка несколько оторопела… И входить туда поостереглась. Потому что не взяла с собой палку, чтобы проверить — дно-то там вообще есть, или ухнешь сразу по уши? Теперь наконец она вполне хорошо поняла словосочетание: «Засрать по самую крышу». Это была настоящая, исконная, суровая Мордовия, судари мои…

Решив попусту не рисковать, Натка зайцем воровато порскнула в белёсый утренний туман, мало-помалу затягивающий пристанционные кусты. И только она туда робко сунулась, как столкнулась прямо нос к носу с пятнистой коровой, которая, меланхолично на неё глядя, неторопливо пережевывала веревку, к коей был привязан некогда вбитый в землю осиновый кол…

«Тьфу ты, прям какая-то корова Баскервиллей…» оторопело подумала испугавшаяся до икоты Натка, и, приспустив свои шаровары, уже собралась было присесть… Как вдруг…

Десять тысяч комаров, тихо звеневших до сих пор где-то в отдалении, на самом пределе слышимости, все одновременно, точно получив приказ из единого диспетчерского центра, с трубным воем кровожадно кинулись на молочно — белые нежные окружности юной москвички. А десяток самых бойких из них, как видно, определенно собрались залезть Натке прямо в… туда… В самую, можно сказать, нежную середину!

С воем, стирая на ходу тыльной стороной ладошки с глаз злые бессильные слезы, Натка со всех ног кинулась к вокзальчику… Задница у ней теперь просто горела, как нахлёстанная крапивой, и при этом ещё немилосердно зудела да чесалась.

— Это всё потому, Наталья Израилевна, что у вас в растущем молодом организме переизбыток молочной кислоты…, — не раскрывая глаз, пробормотал Бекренев, сидевший на лавочке с поднятым воротом и в нахлобученной на уши шляпе.

Натка как раз собиралась ему ответить, этак, знаете, достаточно литературно, чтобы у него уши трубочкой завернулись, но постеснялась Савву Игнатьевича, как-никак, он человек пожилой и лицо духовное…

И тут в вокзальчик вошли они…

Двое мужчин в перетянутых портупеями длиннополых шинелях, с фуражками на головах, решительным хозяйским шагом приблизились к нашим героям и остановились перед ними шагах в пяти.