Виталий Вавикин - КвазаРазмерность. Книга 3

– Меня пропустили через столько кругов коррекции личности, что я с трудом имя свое помню.

– Непруха, – вздохнула Эсфирь.

– Да, непруха, – согласился бывший хранитель.

– А другие ученые содомиты? – снова оживилась Эсфирь. – Те, что были здесь до тебя… Ты говорил с ними? С Фароном, например?

– Конечно.

– И что?

– Молчат как рыбы.

– Думаешь, им есть что скрывать?

– Думаю, им просто плевать на то, что здесь было раньше.

– А если надавить на них?

– Чтобы надавить на таких как Фарон или Анк, одного умения проходить сквозь простейшие энергетические стены будет мало.

– Мы можем объединить усилия.

– У тебя есть туз в рукаве или ты думаешь, что сможешь кого-то удивить своими алгоритмами защиты?

– Я очень быстро учусь. Намного быстрее любого другого человека. Я ведь генетическая аномалия. Что запрещает нам развиваться, искать союзников, чтобы померяться силами с Фароном и Анк?

– Не понимаю, зачем тебе нужна тайна?

– Потому что в этом есть смысл.

– Мы – содомиты. Нам не нужен смысл.

– Но ты тем не менее пытался разгадать эту тайну.

– После десятка коррекционных циклов у меня осталось слишком мало инстинктов, чтобы вырождаться, и слишком мало надежд и целей, чтобы мечтать выбраться отсюда.

– А у меня от рождения дополнительный мозг вместо правого легкого, потому что только так в репродукционном центре могли сохранить жизнь ребенку с неестественно крохотной головой и дефективным первым мозгом. Плюс я каждую ночь, когда вы спите, возвращаюсь в Размерность. Мое тело в капсуле официального терминала КвазаРазмерности не подчиняется мне, но я могу все чувствовать.

– Это очень странно.

– Не то слово, особенно учитывая, что в Размерности у меня были проблемы с восприятиями. Каждую ночь я нахожусь в плену своей материальной оболочки. Каждую ночь мои эмоции взрываются россыпью чувств: от ненависти до любви, от пацифизма до мыслей о геноциде. И я ничего не могу сделать. Не могу даже уснуть. Но, думаю, именно поэтому я не схожу с ума, превращаясь в диких содомитов. И плевать, что Иерархия присвоила мне официальный статус содомита. В Квазаре я самая обыкновенная, здоровая. В детстве я не могла спрятаться от своих сбоивших восприятий в Подпространстве, потому что в репродукционном центре не смогли создать полноценные связи между старым мозгом и новым. Потом я попала в лабораторию к акеми по имени Мей-Ар, и он исправил ошибку врачей. Так что, когда я оказалась в Квазаре, то поняла, что теперь могу жить здесь. И знаешь что? Впервые в жизни я понимаю, что я – это я.

Сво-Дош стал первым союзником Эсфирь и Рафаэля. Конечно, это произошло не сразу. Сначала они позволили ему настрадаться вдоволь, умерив спесь и гордыню, затем Рафаэль обратился к Фарону с просьбой прекратить мучения акеми, отключив протоколы, обострявшие восприятия в сотни раз. А когда Фарон отказался, к нему обратилась Эсфирь, пообещав, что позволит провести над собой пару экспериментов в обмен на свободу акеми.

– Пусть ставит эксперименты на мне, – предложил бывший хранитель.

– У тебя нет дополнительного мозга вместо правого легкого, – кисло напомнила Эсфирь.

– Так Фарон хочет проводить опыты на твоем мозге?

– Он считает, что подобное искусственное расширение возможностей человека может стать ключевым этапом в естественной эволюции.

– Фарон – свихнувшийся содомит, – напомнил Рафаэль.

– Нам нужны союзники, – пожала плечами Эсфирь. – К тому же он знает о предыдущих экспериментах, которые ставили на мне Манх и Мей-Ар.

– Как он может знать об этом? – удивился бывший хранитель. – Его не было в Размерности несколько десятилетий, да и поселение он никогда не покидает…

– Еще одна тайна, – кисло подметила Эсфирь.

Она не призналась Рафаэлю, но Фарон, предложил ей не только освободить заносчивого акеми в обмен на обещание стать ненадолго его подопытной крысой, но и обещал устроить встречу с ученым по имени Мей-Ар, который ставил над ней опыты еще до того, как она стала содомитом.

– Заодно сможешь отомстить ему, – сказал Фарон.

– Я выдавила ему глаза и частично повредила мозг, – гордо заявила Эсфирь. – О какой еще мести может идти речь?

– Ты можешь простить его.

– Что?

– Тираны не верят в прощение.

– Он не тиран. Он просто чокнутый акеми, который перешел дозволенные границы.

– Без него ты бы сошла с ума, став содомитом, так что в каком-то роде ты обязана ему.

– Думаю, выдавленных глаз будет достаточно.

– Я говорю не о глазах. Ты можешь позволить ему закончить эксперимент.

– Никогда.

– Я вижу, что ты отличаешься от большинства содомитов. Здесь, в Квазаре, ты не безумна, в отличие от Размерности, где твои восприятия идут вразнос. И я знаю, почему это происходит.

– Тогда ты должен понимать, что меньше всего я хочу лишиться этого.

– Мей-Ар может доработать твои протоколы, позволив не только просыпаться в Размерности каждую ночь, но и контролировать свое тело. Только представь, какие горизонты откроет тебе эта способность!

– И какая польза от этого тебе?

– Я же сказал – эксперимент. Ты уникальна. Если бы ты сама не пришла ко мне, то скоро мне пришлось бы самому обращаться к тебе с просьбой стать частью моей работы. Но у тебя оказалось большое сердце для содомита, и ты пришла ко мне, вступившись за акеми-неудачника.

В тот день Эсфирь так и не поняла, издевается над ней чокнутый ученый или просто передает то, что у него на уме. Да и чокнутый ли? Что если бывший хранитель окажется прав и Фарон действительно скрывает какую-то тайну? Иначе как ему удалось узнать о незаконных экспериментах, которые проводили Мей-Ар и Манх?

– Приглядывай за поселением, пока меня не будет, – попросила она бывшего хранителя, не зная, сколько времени займут исследования, на которые она дала согласие, и удастся ли ей вернуться от Фарона прежней.

– Если не доверяешь ему, то мы можем сбежать, – предложил Рафаэль.

– Я никуда не побегу! – подал голос забившийся в угол акеми по имени Сво-Дош.

Фарон деактивировал протоколы, повышающие восприятие бедолаги в сотни раз, но для того, чтобы акеми восстановился, требовалось время.

– Вот видишь, – криво улыбнулась Эсфирь. – Даже зазнайка Сво-Дош отказывается бежать.

– Я не отказываюсь, – тихо сказал акеми. – Просто у меня нет сил на побег, да и некуда бежать. Вокруг неиндексированные территории, где ничуть не лучше, чем здесь. Зачем уходить, проделав такой долгий путь?

– Кажется, молодой выскочка прав, – в очередной раз криво улыбнулась Эсфирь. – К тому же чего нам терять? Мы ведь содомиты. Что может быть хуже?

Она оставила бывшего хранителя и акеми одних.