Виталий Владимиров - Колония

- Вот так живешь в Ленинграде и не ведаешь, что смерть тебя ждет в пучине морской. Правда, тебе грех на судьбу жаловаться, как и отцу твоему.

- Не скажи, Валерий. После США отца направили в Австрию. Было такое главное управление имущества заграницей. По репатриации Советскому Союзу завод достался, правда, разрушенный взрывом, но отца назначили его директором. И вот только в сорок седьмом мы приехали в голодную послевоенную Москву в отпуск. Отец в кадры пришел, о чем-то договаривался, тут вбегает некто и давай орать матом на кадровиков. Отец ему замечание сделал, уважайте людей, мол. Тот только фамилию у отца спросил и вышел. Оказалось, что крикун этот - высокий чин в МГБ. Отпуск давно прошел, а нас обратно в Австрию не пускают. Проверяли по всем линиям. И если бы отец не был русским и не пролетарско-крестьянского происхождения, посадили бы за милую душу. Так что не знаешь, где поскользнешься, и одно твое нечаянное слово развернет жизнь твою на сто восемьдесят... Так что давай-ка по сто пятьдесят, пока есть возможность... За тех, кто в море...

Глава двадцать четвертая

Январь выдался тихий, но работы хватало. В основном, за письменным столом - торгпредство, как и посольство, и аппарат торгового советника готовили отчеты, Справки и цифры стекались ручейками в отчеты отделов, потом впадали реками в отчеты организаций, главков, министерств и в конце концов - в океан годового отчета страны. Упали цены на нефть, и оказалось, что не хватает валюты на закупку зерна, антиалкогольная кампания заткнула источник "пьяных" денег и опять опустела казна. Новый год принес крупные реорганизации и большие перестановки в верхних эшелонах власти, но пока, как в тайге, ветер перемен гулял по верхушкам, а внизу было тихо. А как сдали отчеты, жизнь пошла совсем неторопливо.

Мы с Еленой потихоньку осваивались, наладилось и ровнее стало течение нашего бытия. Основным стержнем его содержания стала для меня выписка. Только на разглядывание каталогов товаров уходили часы - было такое ощущение, будто попал на склад супер-маркета и, проходя вдоль бесконечных полок, волен выбирать, что нужно и что нравится. Для себя я решил не оглядываться на цены, а выписывал на отдельный листок все, что мне приглянулось.

Погружение в мир красивых. полезных и удобных вещей привело само собой к тому, что я придумал себе баловство - игру, в которую постепенно сильно втянулся. Поначалу в воображении явился дом розового кирпича в тихом центре Москвы - в районе Патриарших прудов или Кутузовского проспекта, а в зеленом дворе дома - гараж, где стоит моя цвета мокрого асфальта "Тойота". У дверей сидит приветливый сторож, который ни в коем случае не пустит незнакомого человека в чистый и просторный подъезд.

На третьем или пятом этаже - наша с Аленой трехкомнатная квартира с высокими потолками: гостиная с эркером, спальня и кабинет. Застекленная лоджия, просторная кухня и холл.

Квартира пуста и пахнет свежей краской. Солнце, пробиваясь сквозь раздернутые шторы, перемигивается бликами от крытого лаком пола. В ванной - темно-розовый, цвета свежезагорелого тела, кафель, сияние никелированных кранов, зеркало в полстены.

С этих исходных позиций, перелетая из комнаты в комнату, я выбирал для них интерьер.

Для гостиной - светло-серые обои с белым замысловатым рисунком. На их нейтральном фоне хорошо смотрятся картины и мебель. В пятиоконном треугольном эркере - стол и стулья с высокими спинками. Вдоль стены - стенка с баром, стойкой для пластинок, аудиокассет с музыкой и толстых альбомов, чтобы полистать на досуге - та же "Энциклопедия мировой живописи" Лярусса. Рядом сервант с посудой, хрустальными фужерами и расписными чайными сервизами.

В углу - икона Николы-чудотворца в белых, шитых черными крестами одеждах с раскрытым Евангелием в руках: " Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля твоя." Православный покровитель всех путешествующих, пишущих и торгующих.

В другом углу современные идолы - телевизор, видеомагнитофон, стереосистема.

Остальное пространство занял ковер, диваны и кресла, между которыми катается столик на колесиках со всяческими напитками и соками. Кроме бра - торшер и хрустальная люстра под высоким потолком.

На стенах - картины.

Белотелая высота Коломенской колокольни ранней весной сквозь желто-зеленый пух первых побегов.

Натюрморт, напоминающий о бренности человеческого бытия - опавший желтый лист на раскрытой книге с красочной иллюстрацией, спираль раковины, как спираль развития, сухой бессмертник в вазе, словно расписанной туманами, бабочка-однодневка и бюстик Шиллера - поэта несбывшихся благородных иллюзий.

Акварельная Москва с темной церквушкой, бульваром и прохожими, идущими в разные стороны. На эту картину наложился, наплыл, навис над ней жилой многоэтажный дом начала века, еще с трубами, зияющий провалами окон, и уже, как марево, как грядущее - кремлеподобные пики высотных зданий. Москва ушедшая, уходящая и та, что тоже когда-то уйдет.

Равнинный простор Средней России, перелесок и стожок -неяркая пронзительная красота.

Морской пейзаж с дорожкой света, пробившегося сквозь облака на горизонте и отраженного в бегущих серо-зеленых волнах и светлых парусах корабля.

Залитые водой стволы берез, осин и могучего дуба после осеннего паводка, прозрачная ясность вод, отражающих жухлый пожар осыпающихся листьев и нестерпимую просинь неба с белыми облаками.

В будуаре поселился широкий квадрат кровати, на которой можно раскинуться и не достать края, высокий платяной зеркальный шкаф и туалетный столик с трехстворчатыми зеркалами. Апельсиновые шторы, светло-желтые обои и опять картины.

Пронизанные солнечным светом, взъерошенные от свежего ветра три березы с маленьким подлеском.

В полстены - панно в узоре цветов, листьев и растений, меж которых порхают смешные эльфы.

Лежащая обнаженная Модильяни с высокой грудью и синими проталинами вместо глаз.

Здесь же найдется место нашей танцовщице с лукавым изгибом бедра.

Кабинет. Стены закрыты до потолка полками с книгами, есть только часть стены, на которой развешены в металлических рамках репродукции великих парусных кораблей. Широкий письменный стол, на котором хватает места и перу, и бумаге, и бронзовой статуэтке, и компьютеру.

Кухня, отделанная светло-желтым деревом, расписные, под лубок, доски, прялки, жостовские подносы, керамика, двухкамерная металлическая мойка, холодильник, морозильная камера, микроволновая печь, кухонный комбайн...

Сложив общую картину, я уже мог с помощью каталогов конкретно выбрать ту или иную составляющую мозаики.

Для дома, для семьи, для себя.