Виталий Владимиров - Свое время

- Не может быть, сынок! - всплеснула мать руками. - Как же это получилось?

- Дела... - покрутил головой отец.

Я молчал.

Молчал отец.

Молчала и мать.

В словах не было необходимости, но мне было до боли жалко стариков. С их точки зрения, я еще совсем молодой и многого не понимаю, мне хоть бы сейчас пожить да не тужить, а я уже перенес серьезное заболевание, остался без дома, сын мой растет без меня, а я еще решил связать свою жизнь с милой, но беспомощной Наташей, которая не сегодня-завтра ляжет на больничную койку...

И, наверное, им где-то в глубине души было даже неловко чувствовать себя здоровыми и благоустроенными... Как объяснить отцу и матери, что не квартиру, не дачу, не машину - обрел я любовь, что пошатнулось Наташино здоровье от нашей разлуки, что пойдет она теперь на поправку...

Не надо им ничего объяснять, они поняли.

- Хорошо, - как о решенном деле сказал отец и больше для порядка добавил:

- Подумай все-таки...

- Чего же тут думать? - сказала мать. - Тяжело вам будет, Валерий, ох, тяжело, да уж чему быть - того не миновать. Может, чайку попьешь, сынок? А? С бараночками.

Глава семнадцатая

--===Свое время===-

Глава семнадцатая

Сам не знаю откуда и почему, но во мне проснулась и жила твердая, безоглядная уверенность - все у нас с Наташей будет хорошо, иначе просто быть не может. Поскорей бы ей только вылечиться. Наташе дали направление в клинику института туберкулеза, но попасть туда оказалось не так-то просто, мы ждали недели две, пока освободится место. Наконец, ей сообщили, что можно приезжать.

Когда я заехал за Наташей, она уже ждала меня, немного взволнованная, но сосредоточенная:

- Почему-то мне кажется, что именно в этом институте мне помогут.

Я постучал по деревянному дверному косяку.

Мать Наташи, Елена Ивановна, собралась было с нами, но Наташа упрямо замотала головой:

- Нет, нет, нет. Ни в коем случае. Я только с Валерой хочу. А ты потом приедешь, навестишь. Еще наездишься.

- Ну, хорошо, хорошо, доченька, - покорно согласилась Елена Ивановна. - Лишь бы тебе лучше было. Делай, как хочется. Давай-ка присядем на дорожку.

- И то верно, - случайно в один голос сказали мы с Наташей, улыбнувшись друг другу, но тут же стали серьезными.

Сели.

Я с Наташей на диване. Елена Ивановна - на краешке стула.

Воцарилось молчание. Стало слышно, как гулко тикает большой пластмассовый будильник, как глухо булькает вода в трубах центрального отопления.

Мы держались с Наташей за руки, смотрели друг другу в глаза, а Елена Ивановна - на нас.

- Ну, с богом, - шмыгнула она носом.

Мы поднялись.

В это время загремел звонок в передней.

- Когой-то еще несет нелегкая? - всполошилась Елена Ивановна. - Не заперто там. Никак Кирилл?

- Ну, боялся опоздаю! - крупный, громоздкий Кирилл сразу заполнил собой пространство комнаты. - Сестренка, родная моя, давай попрощаемся что ли?

Наташа утонула в объятиях Кирилла.

- Фу, уже успел, - брезгливо отвернулась она от него. - С утра. И не стыдно?

- День сегодня такой, - виновато потупился Кирилл. - Я и с собой прихватил, давай на дорожку, а?

Он вытащил из боковых карманов пальто две бутылки темного стекла с оранжевыми этикетками.

- Совсем без понятия, идол, - сердито закричала Елена Ивановна. - Ей к докторам, а она выпимши.

- Маманя, цыц, - добродушно отмахнулся Кирилл от Елены Ивановны. Это же не водка, а вино. Портвейн. "Лучший". Сто тридцать семь копеек с посудой. Тогда с тобой, Валерка? За Наташкино здоровье неужели не выпьешь?

- Вот вернется она домой здоровая, тогда и выпьем. Все вместе, - отрицательно покачал я головой.

- Это сколько ждать, - уныло протянул Кирилл. - Месяца три как штык. Столько мой слабый организм не выдержит.

- Бугай ты, слонище, еще жалуется, - с горечью в голосе сказала Наташа. - Слон и есть. Большой, добрый и глупый. Представляешь, Валера, пока он в свой ручной мяч играл и сам был, как ручной. Чемпион Союза, мастер спорта, любимец команды, а как ушел из большого спорта - кто он? Десятиклассник необразованный. Кому он нужен? Да никому, кроме забулдыг подзаборных. Проводили его, правда, с почетом, телевизор подарили, завскла дом назначили. Была я у него. Проходной двор. Всех алкашей с округи собрал. Сборная алкоголиков.

- Ребят не трогай, им тоже несладко живется, - помрачнел Кирилл.

- Гляди, добром это не кончится, - вздохнула Наташа. - Ну, хватит, поехали.

Мы вышли на улицу, я нес сумку, а Наташа ухватила меня за свободную руку и крепко прижалась ко мне. Мартовское солнце словно играло с городом в прятки, то скрываясь, то выглядывая из-за быстро бегущих облаков. Славный был денек.

Мы спустились в метро, сели в полупустой вагон. Напротив нас сидел мрачный старик с взъерошенными кустистыми бровями. Он обводил грозным взглядом вагон и что-то презрительно ворчал себе под нос. Мы было притихли, но вдруг Наташа фыркнула, сдерживая смех, и показала мне глазами на ноги старика. Он был в разных носках, черном и желтом.

Теперь и я не мог удержаться от смеха.

Мы с безразличным видом смотрели по сторонам, потом встречались глазами с Наташей и начинали мелко трястись и постанывать от очередного удушающего приступа смеха.

Старик заметил наши судороги, сначала изумленно уставился на нас, а потом, когда поезд вылетел из туннеля и сбросил ход у очередной платформы, встал и театрально громовым голосом произнес, глядя на меня:

- И лишь бумажные цветы воды боятся...

И вышел.

Вот тут мы уже дали себе волю и нахохотались до слез.

Научно-исследовательский институт, куда мы ехали, располагался в пределах Москвы, но добираться до него было легче электричкой. Выйдя из поезда, мы поднялись с железнодорожной платформы на переходной мост и спустились в березовую рощицу, в глубине которой виднелась институтская ограда.

Исчезли, пропали городские шумы, нас обступила тишина, нарушаемая шорохом оседающего снега, редкой капелью с веток берез и невнятным говором ручейка в придорожной канаве. Весна, подумал я, но когда мы зашли в больницу и я ждал Наташу в приемном покое, то подумал, что не имеет значения весна, лето или зима - раз первый день в больнице, значит осень. Осень нас, чахоточных, как цыплят, ловит и считает. Осенние итоги: сколько кому отпущено?

Я дождался Наташу, забрал у нее сумку с вещами. Она достала из пластикового пакета косметичку, покопалась в ней и вытащила маленького облезлого медвежонка.

- Здесь, - по-детски хвастливо показала она мне его. - Мой талисман. Его зовут Потап. Он нам обязательно поможет. Правда, Потап?

Помогали бы амулеты, Наташку обвешал бы ими с головы до ног и сам обвешался бы. У нас в издательстве одна сотрудница, технический редактор по специальности, мы их техредьками зовем, так у нее дома во всех комнатах, даже в туалете, специальные камни разложены. Обереги называются. Оберегать должны от порчи, от сглаза, от всякой заразы. Несчастней ее, кажется, нет женщины...