Виталий Владимиров - Свое время

Сам отец произнес целую речь, видно, готовился заранее.

Рассказал о себе, о матери, описал мой жизненный путь, мои несбывшиеся попытки стать кинорежиссером, про мои стихи...

Мать Наташи коротко сказала - совет да любовь молодым, - встала из-за стола и низко , в пояс, неоднократно поклонилась всем по очереди...

Моя мама расплакалась, говорить ничего не смогла...

Наташин брат, Кирилл, крепко выпил, еще когда мы с Наташей из загса заезжали к ним домой, несвязно и долго говорил, как он любит сестру, как он ее защищал в школе от всех, кроме ее бывшего мужа, который очень Наташу любил...

Марина произнесла короткий тост за настоящего мужчину и крепко поцеловала меня в губы...

Ян, наконец-то, разрядил обстановку, с юмором нарисовав картинку быта нашего отраслевого издательства, передав приветы от всех, в том числе от Малики Фазыловны, которая, к сожалению, приболела, от комсомольской, партийной и профсоюзной организаций...

Во время всех этих здравиц, тостов, поздравлений я поглядывал на Наташу, она лучезарно улыбалась мне в ответ, а я все тревожился - почему все-таки она плакала сегодня утром?

Кирилл совсем опьянел. Наташина мама повезла его домой, Ян вызвался ей помочь.

Мы тоже начали собираться, оделись и вышли с Мариной и Игорем на улицу.

У подъезда Марина остановила нас.

- Нет, вы как хотите, но дело так не пойдет. Игорек, ты все понял, когда я тост за настоящего мужчину подняла?.. Молчишь?.. Он всегда молчит, когда надо. Ладно! У меня лучшая подруга замуж выходит, расстаемся мы с ней, а ты не догадываешься, что надо делать?.. Или ты пижон какой-нибудь?.. Пошарь-ка в карманах.

Игорь обаятельно улыбнулся Марине:

- Сейчас сделаем, королева.

И властным жестом остановил проезжавшее мимо такси.

Глава тридцать первая

--===Свое время===-

Глава тридцать первая

На второй этаж вела неширокая, плавно завитая в спираль белого мрамора лестница, застланная красным ковром. Ступеньки выступали малиновыми уступами и ритмично подчеркивались латунно сияющими стержнями с шариками на окончаниях. Стены лестничного марша, отделанные зеркалами, изогнуто расширяли пространство, наполняли его отраженным светом золотых электрических канделябров с белыми трубочками стекла вместо свечей и каплеобразными лампочками. Каждый наш шаг вверх происходил, как восшествие.

В зеркалах мы с Наташей предстали в полный рост пред самими собой, и я еще раз обрадованно увидел ее - мою родную, мою счастливую жену. Себя же я усмотрел взъерошенным, в мешковато сидящем черном пиджаке, съехавших на ботинки брюках, со сбившимся набок, под воротничок белой рубашки, галстуком.

Не то, что Игорь. Аккуратно стриженый, тщательно, волосок к волоску, уложенный пробор. Близко и глубоко посаженные глаза, как бы утонувшие в коротких пушистых ресницах, белозубая улыбка - он чем-то походил на человека с рекламного проспекта зубной пасты. Выражение его лица могло меняться, он становился серьезным или улыбался, но при этом всегда оставался каким-то непроницаемым, отчужденным, что даже вызывало импульсивное желание как-то растопить этот ледок, добиться его расположения.

Марина небрежно опиралась на руку Игоря, откинув голову в шапке черных волос, шла разболтанной походкой, раскачивала повисшей на вытянутой руке сумочкой.

Лестница привела нас в длинный, ярко освещенный коридор, с одной стороны которого распахнутые двери вели в голубой, мраморный, зеркальный, гостиный, охотничий залы, в которых за рядами столов и отдельными столиками сидели гости и в то же время хозяева этого праздника, этого карнавала жизни на сегодняшний вечер. Позванивал хрусталь люстр и бокалов, серебряно сверкали столовые приборы, говор отдельных голосов, восклицания и смех сливались в ровный шум, который как бы повисал под высокими расписными и лепными потолками.

Игорь плавно обогнул нас с Наташей и повел в глубь коридора. Короткая остановка: Игорь о чем-то негромко попросил метрдотеля, и нас усадили в полутемном зале, рядом с оркестровой эстрадой, за столик, на который специально был направлен луч голубого света. Наши лица приобрели серебристо-лунный оттенок, засияло старинное кольцо, подаренное Наташе к свадьбе ее мамой, радужно засверкало бижутерийное ожерелье на шее Марины, заблестел пробор у Игоря. Даже мой черный пиджак стал глубокого мягкого цвета.

Игорь что-то надиктовал почтительно склонившемуся официанту, тот, покивав головой, исчез, но ненадолго, вернулся, расставил закуски, принес шампанское, бесшумно откупорил бутылку, разлил вино по бокалам и, пожелав приятного аппетита, пропал, как за занавесом, за световым конусом голубого луча.

- Разрешите, королева? - спросил Игорь у Марины.

- Валяйте, граф, - царственно склонила она свою черную голову и подмигнула Наташе.

- Легко поднять бокал и сказать слова.

Игорь сделал паузу.

- Совсем нетрудно, - продолжил он и вдруг остро, исподлобья, глянул на меня.

Как бы оценил.

Даже глаза его, до того скрытые в пушистых ресницах, на мгновение широко приоткрылись. Черные.

Как у ворона.

- Сложно другое, - Игорь опять стал добродушно-непроницаемым. - Да извинит меня королева, но я, алаверды, продолжу ее тост за настоящего мужчину. Валерий гол, как сокол, угла своего нет, жена завтра ляжет под нож, но он верит, что может решить все проблемы, и знает, как это сделать. Только настоящий мужчина, только сильная личность совершает поступок и готова отвечать за все его последствия. Отныне лишь от тебя, Валерий, зависит, сможешь ли ты превратить жизнь Наташи в праздник или нужда, неудачи, болезнь раздавят вас и обрекут на жалкое существование.

Игорь, как мне показалось, поморщился, соболезнующе взглянул на меня, но тут же окаменел лицом.

- Я верю в тебя, мужчина, - твердо произнес он. - Я понимаю всю силу твоего чувства к Наташе, потому что она женственна, обаятельна и чиста душой. Именно таким женщинам пишутся стихи, слагается музыка, посвящаются книги...

Среди миров, в мерцании светил

одной звезды я повторяю имя...

Не потому, что я ее любил,

а потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

я у нее одной молю ответа

не потому, что от нее светло,

а потому, что с ней не надо света...

Ваше здоровье, Наташа, за тебя, Валерий!

Двойное, двойственное, разноречивое ощущение вызвали у меня слова Игоря. Он как бы рассекал меня пополам, безжалостно отделяя светлую надежду на счастье от тяжелой реальности. Мне показалось, что он с иронической усмешкой представил себе наше с Наташей будущее и не увидел там ничего хорошего, кроме тягот жестокой борьбы за существование. Заглянул, как свободный, ничем и никем не связанный человек, который никогда не совершит такой непростительной ошибки, какую сделал я... А может быть, мне все это почудилось, потому что Наташа и Марина зааплодировали Игорю - женщины всегда помнят только последнее из сказанного, а последними были стихи...Кстати, хорошие стихи, надо бы у Игоря спросить про них.