Ирина Ванка - Секториум

Алгонические цивилизации казались таким абсурдом, что не каждый ученый был способен признать их «де-юре». Как и алгоническая материя, которой пропитан реальный космос, казалось бы, существует только в рассуждениях о симметрии мироздания. Исследователи удивляются, если сгустки этого «теоретического» вещества, называемого биоплазмой, вдруг обнаруживаются в естественных планетах, и начинают реально влиять на соседние объекты. Например, парализуют каналы связи на транспортных магистралях. Растворяют и разжижают матричные узлы на микросхемах тонких приборов. Планету, смердящую алгонием, приходится изолировать оболочкой, а каналы выброса затыкать особыми пробками. Но, сделав это, ученые все равно не верят догадкам. «Истина должна быть полной и абсолютной, — утверждают они. — А теория алгонических цивилизаций состоит из сплошных домыслов и допущений. Соответственно, и алгоники-информалы — категория сомнительная, возможно, недостойная науки. А если нечто подобное наблюдается в природе, живет и чувствует себя некомфортно, лучше ему не знать о причине своего недуга». Возможно, только в этом они и правы.

От стола меня отодрали. Я не собиралась вставать. Даже не думала, что мне удастся удержаться на ногах. Я догадывалась, что произошло что-то страшное, но не могла вспомнить подробностей последнего года. Тело было покрыто серыми пятнами. На щиколотках и запястьях имелись сильные повреждения. Я искала, во что завернуться, и вдруг с ужасом вспомнила, что нахожусь на Флио.

Мне помогли выйти в вестибюль и сесть на пол. Я не смогла разглядеть лица того, кто сделал это, близкие предметы расплывались. Существо проявило трогательную заботу, поставив рядом корзину с фрагментами клоновых скелетов, которые я узнала на ощупь. Ясно было одно: я достаточно жива, чтобы покинуть медицинский стол, и не представляю большого интереса, чтобы лечиться дальше от серых пятен, внезапной близорукости, головокружения, боли в костях, онемения в конечностях, тяжести в области сердца. Список можно было продолжить, но тот, кто выставил меня из лаборатории, решил, что сгодится и так, что клоновые кости, в крайнем случае, меня утешат, потому что являются моей любимой игрушкой. Может быть, это были мои кости? Зрение сфокусировалось на близком объекте: «Нет, — решила я, — не похоже. Слишком белые. Мой скелет наверняка отдает желтизной». Я нечаянно опрокинула корзину. «Конструктор» рассыпался по вестибюлю. Рядом остановились две ноги. Наверно, для того, чтобы зафиксировать проблески интеллекта. Я не просто собирала кости, я делала нового человечка рядом с собой в строго анатомической последовательности. Он должен был стать моим товарищем в беде, чтобы, глядя в его незрячие глазницы, я чувствовала, что кому-то хуже, чем мне, и знала, что не все потеряно. Еще одна пара ног задержалась рядом. Надо мной завязалась беседа. Смутное чувство подсказывало, что я снова начинаю сходить с ума. Вхожу в блаженное состояние овоща, потому что перестаю соображать.

Две пары ног продолжали стоять рядом. Мой отрешенный взгляд вскарабкался по подолу и засвидетельствовал образ Птицелова-старшего. Цепляясь за его тканый наряд, я стала совершать восхождение. Почему-то мне захотелось обнять его, но, когда до шеи остался один рывок, расхотелось. То ли я сослепу обозналась, то ли произошел сдвиг восприятия, позволивший мне увидеть знакомые черты в незнакомце. Что-то чужое было в облике Птицелова, прежде не присущее ему. Да и с моей стороны таких фамильярных манер прежде не наблюдалось.

— Это Кумо, — сказал стоящий рядом, и я узнала Ясо. — Ты поняла? Кумо, мой старший брат. Смотри, — обратился он к Кумо, — она поняла.

Кумо иначе истолковал мой бросок вверх по его мантии:

— Она хочет накрыться. Она мерзнет, — сказал он. — Меня опять усадили на пол. Сверху опустилось пончо с дыркой для головы. Под тяжестью в глазах поплыло. Поплыли и ноги, стоящие напротив. Вскоре они зафиксировались в горизонтальной позиции.

— Надо же, упала, — удивился Ясо, и стал меня поднять.

— Пусть так будет, — остановил его брат.

— Она поняла, — настаивал Ясо. — Она понимает то, что мы говорим без «переводчика».

— Она не может. Посмотри, «переводчик» наверняка провалился в ухо.

Ясо посветил мне в ухо фонариком и пощупал пальцем.

— Может. С ней так бывает.

Кумо склонился надо мной и поглядел в глаза точно, как отец.

— Она ничего не понимает. Пусть лежит здесь. На Флио ее не пускай.

Они пошли. Я схватила Кумо за подол и проехалась за ним на спине по глянцевому полу.

— Это еще что? — удивился он.

— Я же говорил, — обрадовался Ясо. — Понимает.

Новая жизнь началась. С каждым днем я чувствовала себя лучше, видела дальше, чем надо и понимала все, что происходит вокруг, но не могла собраться, чтобы принять в этом участие. Братья Ясо и Кумо считали себя непревзойденными специалистами по оживлению мертвецов. Возможно, мой случай служил для них тренировкой. А может, проще: они напортачили и теперь пытались исправить ошибки. Кумо все время старался меня разговорить. Неудачи приводили его в отчаяние. Ясо утверждал, что ситуация не так плоха, как выглядит со стороны. Мысленно, я была на его стороне.

— Когда отец привез ее, она говорила? — спросил Кумо.

— Точно, говорила.

— Что она говорила?

Я понимала все, но процесс ответа тормозился где-то на подсознании. Пошевелить языком было невозможно, отсутствовал какой-то связующий момент. Наверняка, братья что-то потеряли, собирая меня по частям. Чем яростнее они старались, тем больше я укреплялась в догадке, что кому-то сильно влетит, когда папочка вернется. Я даже знала, кому. Но однажды у них все получилось. Кумо, выходя на террасу, сунул мне вместо костей баночку со стекляшками. Без игрушки он меня не оставлял, но эта была самая приятная. Я давно присмотрела ее, но не решилась взять. И тут игрушка сама пришла ко мне в руки. Стекляшки меняли цвет, светились в сумерках, магнитились друг к дружке.

— Мерси боку, — сказала я, и «переводчик» на ухе Кумо-Птицелова радостно транслировал эту фразу, прикладывая ее к матрицам известных языков.

Флио я больше не видела. Последние недели пришлось коротать на станции. Последние, самые длинные, как листочки отрывного календаря до каникул. Я рассчитывала успеть на Землю к новогодним праздниками и скучала по снегу. А мои конечности понемногу отходили от отеков, становились пятнистыми, словно вынутыми из могилы. Ясо обещал, что в течение года все восстановится, но я не собиралась ждать год, и растирала их кусочками льда.

— Через месяц, — успокоил меня Його, делая последний медосмотр. — Если не задержит Магистраль.

Его лицо казалось усталым. Похоже, он не был уверен, что мой визит на Флио удался, но мне захотелось запомнить его таким. Запомнить сейчас, словно в новой жизни для него уже не было места.