Ирина Ванка - Секториум

— Когда ты вернешься?

— Сейчас. Что мне тут делать? Я все узнал. Заказал для тебя пакет…

— Зайдешь? — помехи на линии усилились, у Миши явно были планы на остаток ночи. — На минутку. Посмотришь костюмчик.

— Ладно. Если только на минутку.

Едва открылся лифт, Миша от изумления сел на пол.

— Какой капуцинец! — воскликнул он. — Хоть в кино снимай!

Я расправила рукава, накинула капюшон и повернулась к зеркалу.

— Ты считаешь?..

— Улет! Хартия будет лежать в осадке, и клешнями дрыгать.

— Главное, чтобы они не отбросили клешни от испуга.

— Не понимаю этих уродов. По мне так ты и без одежды выглядишь неплохо.

— Я же не любовью заниматься туда еду.

— Ты вообще-то занималась когда-нибудь любовью?

— Опять?

— Нет, ради спортивного интереса… Я никому не скажу. У тебя когда-нибудь было?..

— Все! Минута истекла. Можешь проваливать.

— Скажи мне, как другу, по секрету.

— У тебя, кажется, сегодня свидание?

На свидание Миша безнадежно опаздывал еще с вечера. Мы просидели до утра на диване при свечах. На целомудренном удалении друг от друга, не помышляя о каких-либо иных контактах, кроме духовных. И в мыслях не имея ничего подобного. Впрочем, за Мишины мысли я отвечать не берусь.

— Думаешь, мне не страшно было в первый раз, когда шеф выставил меня на лунный грунт.

— Зачем?

— Аппарат американский они вдребезги размолотили, а транслятор лег, и ничего.

— И что же?

— Сначала думали, что картинки не будет. Потом воткнулись в систему, а он, зараза, не только транслирует, но еще и лег так, что к нему не подберешься. Надо поднимать блок, разворачивать, вскрывать корпус. Представляешь, какое кино увидят в НАСА? Я эту технику раньше видел только в шпионских боевиках. В Секториуме ни схем, ни описания, а отключить аппарат надо в течение часа. Иначе финиш! Он лег над кратером: семьдесят процентов обзора неба, тридцать километров до Базовых скважин. Представляешь, какие там фейерверки? Это же обратная сторона Луны.

— Молодцы американцы. Ну и что ты сделал?

— Да ничего. Навалил на нее булыжник двухметровый. Они хотели наблюдать грунт, вот пусть любуются.

— А Вега?

— Что Вега? Ему главное, чтобы задача была решена. Как решать — не его проблемы. С одной стороны, конечно, приятно, когда тебе доверяют, но я бы на его месте все-таки разузнал подробнее про этого любителя птиц.

— Хартия далеко, — успокаивала я Мишу, — а что ты будешь делать, если в следующий раз американцы закинут на Луну астронавта? На человека же не навалишь булыжник.

— Чего это американцы забыли на Луне? — удивился Миша.

— Не надо делать из меня дурочку. Если, допустим, полетят?

— Не полетят.

— А если?..

— Ты знаешь, как они летали? Ты знаешь, что такое Луна?

— Новые поколения иногда пренебрегают опытом предков.

Мишина улыбка сменилась гримасой дурных предчувствий.

— Что? — спросила я.

— Не пугай меня, красотка!

— Но все-таки? Если полетят?

— Спорим на ночь любви, что не полетят?

Разные интересные места можно наблюдать в космосе. Есть опасные, есть враждебные, непонятные и запретные тоже есть. Поэтому, как предписывает секторианский этикет, надо соблюдать добрососедские отношения и помогать друг другу. Особенно, когда нам самим это не накладно. Птицелов, хоть и не работал в нашей конторе, но ее этическую линию разделял. Он безо всяких просьб с моей стороны выхлопотал для Юстина посадочное место вблизи главного цирка с единственным условием: вертикальный заход на посадку с определенной высоты. Здесь наши транспортные мучения прекратились раз и навсегда. Мне даже предложили трап местные службы сервиса. Было трогательно. Тем более что я морально готовилась к новому торпедному десантированию.

Народ уже топтался у цирка. Только Птицелова не было ни внутри, ни снаружи. Представление должно было начаться с минуты на минуту. Он появился внезапно за моей спиной, словно вырос из сидения. Мне снова стало жутко от его присутствия. От взгляда, от его ненормально широких плеч, накачанных явно не тренажерами. Он сел рядом, словно мы не расставались на полгода, погрузил меня в аромат микстуры, накрыл широкой ладонью мое колено, которое теперь едва выделялось под складками «капуцинского» плаща. Клетка плавно переместилась под его песочную мантию. Он даже не заглянул внутрь. Только вынул одну сонную птичку и держал в ладони до наступления антракта. Куда делся второй стриж, я не поняла, только сложенная клетка снова оказалась у меня кармане.

— Что-то не так?

Мой молчаливый товарищ развернул стрижа на ладони. Птица лежала на спине, скрючив лапки, и озираясь по сторонам. Их обоюдное спокойствие удивило меня до крайности. Птицелов вытянул острое крылышко, ощупал косточки и перышки. Стриж вел себя как терпеливый пациент на медосмотре. Только глядел на нового хозяина влажным глазом, поочередно то одним, то другим. Птицелов ощупал пальцем птичий животик.

— Они плохо кушают, — с прискорбием сообщила я.

Птицелов промолчал, давая понять, что ничего удивительного в этом не находит.

— Но хорошо гадят, — добавила я. Похоже, и это заявление не взволновало моего товарища по Хартии. — И еще они могут удрать из самого глубокого кармана.

Птицелов и в этом факте сенсации не признал. А на мою попытку избавиться от клетки, ответил более чем странно:

— Привези еще.

Клетка вернулась ко мне. Антракт заканчивался.

— Стрижа? — спросила я.

— Нет, другого. Которого захочешь.

«Что-то не то происходит, — думала я во время следующего выступления. — Наша этическая линия предполагает взаимную выгоду от общения, но дело идет к тому, что я становлюсь поставщиком птиц на добровольных началах». Естественно, что Птицелов, с началом действия на арене, уже не реагировал на мои нервные подергивания.

— Хорошо бы и мне научиться понимать, о чем идет речь, — намекнула я. Мой собеседник не сводил глаз с коротышки, который червяком извивался на потеху публике. Во взгляде Птицелова проснулось что-то хищное, как у цапли перед броском на рыбу. Еще немного и он сам готов был нырнуть в это омерзительное действо. — Кажется, мне кто-то обещал, что научит… — напомнила я.

Птицелов снова опустил ладонь на мое колено, что означало: молчи, не напоминай о том, что хочу забыть. Однако взгляд его потерял остроту. Точнее сказать, ушел в себя, на поиски рудиментарной оконечности души, которая у землян называется совестью. Пробуждение функции этого «органа» я некоторое время наблюдала, но к началу следующего антракта Птицелов опять обо мне забыл.

— Может, это были пустые обещания?

Выморочные формы совести снова зашевелились в недрах души. Мой товарищ начал почесываться. Хотя, не исключено, что это стрижи кусали его за ребра. К следующему антракту буря опять улеглась.