Ирина Ванка - Секториум

— Глубже! — командовал он. — Еще глубже. Теперь развернись.

«Господи Иисусе! — думала я, дрожа от страха. — Видел бы меня Миша!» Разворачиваясь, я провалилась вниз.

— Наоборот! Ноги назад, руки в стороны!

Меня просто перевернуло верх тормашками, и приступ удушья напомнил отделение для «багажира». Його вынул меня из скользкого мешка, и сам установил подобающим образом. Мое тело оказалось зажато в позе распятия.

— Смотри на меня! — сказал он, вынул из кастрюли два куска непроваренного мяса, из которого тянулись не то жилы, не то провода, стал засовывать их мне под веки, как плевы сигирийцев.

Моя скользкая резиновая голова яростно сопротивлялась, я сделала последнюю попытку вырваться, но было поздно. Пустая кастрюля вылетела на траву, клюв захлопнулся. Його развернулся ко мне спиной и стянул боковые жилы так сильно, что чуть не выдавил меня из флиона через задний проход. Мне стало жаль себя до слез, но в следующий момент я увидела горы вокруг поляны. Словно голова поднялась из травы. Словно глаза вдруг разъехались к ушам, чтобы охватить боковой обзор. Такого панорамного ощущения реальности прежде никогда не бывало. Мурашки побежали по коже. Флион сжался, мои ноги опустились вниз и уперлись во что-то твердое, как голые ступни в травянистые кочки. Что произошло далее, я не могу описать. Тело обрело равновесие, мышцы напряглись, и хлопок крыльев поднял меня над поляной.

Мозг не успевал обрабатывать информацию, словно телом завладели инстинкты, о существовании которых я раньше не знала. Я не знала, как ставить крыло относительно ветра, какую мышцу напрячь, чтобы развернуться корпусом, но, тем не менее, летела, чувствовала, как воздух волнами катится подо мной, шевелится в пальцах, словно на кончиках перьев. От внезапности ощущений со мной случился легкий обморок, а когда флион набрал высоту, лег на крылья и начал медленно планировать вниз на скалы, мой организм, как выразился бы Миша, впал в состояние глубочайшего оргазма, и уже не вышел из него до конца полета.

Флион то совершал пике, то набирал высоту, парил в воздушных «вулканах» и делал крутые виражи, а я думала об одном: если это больше не повторится, я не вынесу «ломки», загнусь, как наркоман без дозы наркотика. Я брошусь с обрыва, лишь бы еще раз почувствовать то, о чем минуту назад не могла мечтать.

У границы земель клана мы встретили такую же крупную птицу. Сблизились так, что я зажмурилась от страха. Флионы ударились когтями, сцепились, закружились вниз, крыло вывернулось. Я почувствовала боль в плече, но чужая птица оттолкнулась и ушла на бреющем полете, когда до падения оставался миг. Не успели мы набрать высоту, птица снова устремилась к нам.

— Не надо! — хотела сказать я, но получился хрип.

Если бы мне хватило сил открыть рот, флион бы каркнул, но он лишь тряхнул головой перед противником, нырнул под него, сделал петлю и растопырил веером хвост. Мы застыли над зарослями кустарника, сверху похожими на мох, развернулись навстречу ветру. Чужак снова атаковал нас с высоты, но мы ушли. Наши крылья оказались крепче. Он преследовал нас до каньона, но маневрировать между скал побоялся и отступил.

К заходу солнца мы облетели земли клана и сели на поляну у темного озерца. С того момента мне стало все равно, что будет дальше. Останусь я на Флио или вернусь; что буду делать, как жить, и когда умру, и что со мной будет после смерти, мне было также глубоко безразлично. В ту минуту я с радостью готова была принять все, уготовленное судьбой. Його высадил меня на грунт, поднял птицу в вечернее небо, сделал прощальный вираж и скрылся.

Мне стало холодно, из одежды не осталось ничего кроме резинового чулка на голове. Я вошла в воду, чтобы укрыться от ветра, но тут же выскочила на берег. За мной плыла штуковина размером с чемодан. На ее спине сияли в ряд огоньки, усы вылезли на берег и потянулись к моей лодыжке. Оно было немного похоже на ската и немного на сома. Спинной плавник поднялся над водой. Я предпочла отсидеться в траве. Некоторое время мы наблюдали друг друга на расстоянии, но когда вернулся Птицелов, я завернулась в его плащ, а рыба опустилась на глубину.

— Он свободный флион, — объяснил Його. — Не входи в воду с ним, когда горят огни. Уколет током.

— От кого свободный?

— В нем работает мозг флионера.

— Такой же как у тебя?

— Такой, — подтвердил Його, но я не поверила.

— То есть, человек добровольно сделался рыбой?

— Флио теперь его дом, — услышала я в ответ, и меня снова бросило в дрожь. Не то от холода, не то от дерзкой догадки.

— А ты, чтобы адаптироваться на Флио, будешь вживлять свой мозг в птицу?

— Небо Флио должно стать мне домом. Много поколений пройдет до того…

— Його, может быть, я неправильно поняла… вы собираетесь стать цивилизацией зверья и птиц?

— Нет птиц, нет зверья, — ответил он. — Есть жизнь, есть гармония. Мы должны сохранить себя здесь: сгорит трава — выживет рыба, уйдет океан — останется зверь, уйдет все — кто-то должен остаться. Мы должны быть везде, чтобы жить.

— Ты думаешь, фауна Земли — тоже единая цивилизация?

— Когда я увидел тебя в Хартии, — признался Птицелов, — я подумал так и захотел узнать Землю ближе.

— Узнал? Может, расскажешь, откуда взялся череп без челюстей?

— Он контейнер для клона мозга, — ответил Його. — Здесь не о чем говорить. Такой человек не жил на Земле и не был человеком.

— Может быть, мы тоже «нисходящие» фроны, только старше вас? Ты это хотел узнать, когда рвался на Землю?

Птицелов опустил глаза.

— Отвечай, — настаивала я. — Ты за этим послал меня на Лунную Базу?

— Я хотел знать про «белых землян».

— Узнал? А про нас, обыкновенных землян, узнал что-нибудь?

— В Земле есть алгоний, — признался мой собеседник. — Надо понять, откуда он…

— Ты запутал меня сказками про алгоний. Это вещество не позволяет завязываться матрицам. Разве не так? Объясни, почему же они завязываются на Земле в таких ужасающих масштабах? И почему ты решил меня спасать, как с тонущей лодки? Где логика?

— Нет логики, — согласился Птицелов. — Где есть алгоний, там нет логики.

— Колоссально! Його, ты развалил последние матрицы в моей голове! Мне можно снова идти в первый класс!

Мой собеседник замолчал надолго, впал в состояние, из которого его не смог бы вытащить даже взрыв водородной бомбы. Он был защищен от меня панцирем из непробиваемых мышц и глобального вселенского равнодушия ко всему, что происходит вокруг. Ему следовало воплотить себя в пень, и его потомки на Флио многие миллиарды лет шелестели бы листвой дубовой рощи.

— Сегодня мне показалось, что я летала когда-то… может быть, в прошлой жизни. Как будто вспомнила что-то забытое.