Н. Тасин - Катастрофа. Том I

— Я не сомневаюсь, генерал, — возразил он, — в вашем военном гении. Вы легко могли бы справиться с полчищами врагов, даже если б они состояли из дьяволов; но зоотавры хуже всяких дьяволов, и наша человеческая стратегия против них бессильна.

Военная комиссия включала до двадцати специалистов различных национальностей, главным образом из среды военных инженеров. Центральными фигурами в ней, кроме самого генерала Болье, были: комендант Парижа генерал Пардье, бравый вояка с аршинными усами и молодецкой выправкой; английский военный инженер Гленсбури, сухой, суровый, всегда говоривший и даже мысливший цифрами; известный знаток артиллерийского дела профессор Потсдамской военной академии Альбрехт Эдельштейн, про которого говорили, что он даже во сне обстреливает неприятельские крепости; наконец, испанский генерал Гонзалес Диего, инженер по образованию, необычайно любезный, вечно кланявшийся и улыбавшийся, что, однако, не помешало ему, при подавлении последнего революционного восстания в Барселоне, проявить неслыханную жестокость.

Обе комиссии, военная и подземная, как ее называли, работали в Париже, — первая в Венсеннском форте, вторая в новой Архитектурной академии, находившейся в Люксембургском саду.

Особенно много надежд возлагала улица на военную комиссию. Газеты то и дело печатали сенсационные заметки о ходе ее работ, доводя любопытство толпы до крайнего напряжения. Циркулировали самые дикие, фантастические слухи.

— По распоряжению комиссии изготовлено десять тысяч бомб огромной силы, начиненных чумными и холерными бациллами, — авторитетным тоном сообщал у стойки дешевого кабачка какой-нибудь осведомленный человек.

— Ну, знаете, я на эти ваши бомбы не очень надеюсь! — возражал один из собутыльников. — Зоотавры такие толстокожие, что никакими бациллами их не проберешь. А вот электрические разряды — это почище будет! Комиссия решила обстреливать их особыми разрядами в пять миллионов вольт.

— Пять миллионов вольт! — недоверчиво переспрашивали слушатели.

— Да-с, милостивые государи, в пять миллионов вольт! Ни одним больше, ни одним меньше. Я собственными ушами слышал это от секретаря комиссии, у которого я не дальше как вчера натирал полы.

— Странно, что в газетах об этом ничего нет, — продолжали сомневаться слушатели.

Полотер хитро усмехнулся.

— Комиссия и на пушечный выстрел не подпускает к себе газетчиков, потому что они все перевирают и только зря народ будоражат. Больше скажу: будь это напечатано в газетах, я бы первый сказал, что это вздор.

Нетерпение толпы росло с каждым днем. Каждый новый налет зоотавров с страшной силой бил по нервам ее, доводил ее до отчаяния, заставлял цепляться за самые вздорные слухи. Тысячи людей забросили свои занятия и целыми днями толпились у Венсеннского форта в страстном желании услышать что-нибудь, что подавало бы хоть смутную надежду на избавления от грозной напасти.

В своем нетерпении толпа иногда устраивала перед занимаемым комиссией зданием настоящие демонстрации.

— Генерал Болье! Пусть выйдет к нам генерал Болье! Долой комиссию! Она только нас морочит! — слышались неистовые крики.

А когда генерал Болье показывался на балконе, толпа, за минуту перед тем озлобленная, буйная, неукротимая, встречала его приветственными криками и аплодисментами.

— Да здравствует генерал Болье!

Генерал поднимал руку, и толпа затихала.

— Господа! — громким голосом человека, привыкшего командовать, бросал он вниз, в тысячи жадно слушавших его ушей. — Работы комиссии близятся к концу, но вы не должны мешать ей. Поверьте, что мы не нуждаемся в подхлестывании. Это только тормозит дело. Идите по домам и верьте, что мы сделаем все, что в наших силах.

— А скоро это будет? — любопытствовал кто-либо из толпы.

— Тем скорее, чем меньше вы нам будете мешать! — отвечал генерал.

Толпа нехотя расходилась, а на другой день приходили новые, измученные пережитыми ужасами люди, и снова бастионы Венсеннского форта оглашались нетерпеливыми криками:

— Генерала Болье! Пусть выйдет к нам генерал Болье!

Наконец, недели через две после начала работ комиссии, по городу с раннего утра распространились упорные слухи, что все приготовления ее закончены и что в ту же ночь на зоотавров будет произведено решительное нападение.

Скоро слухи эти нашли подтверждение в опубликованном газетами официальном, исходившем от военной комиссии и подписанном генералом Болье, сообщении.

Оно было составлено в форме обращения к населению.

«Парижане! — говорилось в нем. — Военная комиссия, которой поручено было выработать наиболее действительные методы борьбы с зоотаврами, закончила свои труды. Против них будут пущены в ход все имеющиеся в нашем распоряжении военно-технические средства. Комиссия надеется на успех, но ручаться ни за что нельзя, так как природа зоотавров продолжает оставаться для нас тайной.

Опыт будет произведен при первом же налете, т. е., по всей вероятности, сегодня же ночью, одновременно в Париже, Лондоне, Берлине, Риме и Мадриде. В Париже центральными пунктами атаки будут форты Венсенна, Шати-льона, Монружа и Сен-Дени, а также Эйфелева башня и Главная обсерватория.

Помимо обстрела электрическими разрядами, против зоотавров будут пущены особые снаряды, начиненные смертоносными удушливыми газами. Электрические снаряды ни в каком случае не могут повредить населению; но комиссия не может с уверенностью сказать того же относительно удушливых газов: все говорит за то, что они останутся в верхних слоях атмосферы, но благоразумие требует принятия особых мер на случай, если бы эти газы снова достигли земли. Поэтому комиссия озаботилась изготовлением необходимого количества особых защитных масок, которые будут сегодня же выдаваться желающим в Городской ратуше, во всех мэриях и полицейских участках.

О появлении зоотавров будет возвещено тремя пушечными выстрелами с Венсеннского форта. Населению рекомендуется немедленно укрыться в закрытых помещениях и ни в каком случае не толпиться на улицах, так как, если удастся поразить насмерть этих монстров, они при падении своем могут причинить немало несчастий.

Комиссия надеется, что население славного города Парижа даст, в эти дни тяжелых испытаний, новое доказательство своего благоразумия и хладнокровия».

Увы! Население славного города Парижа встретило это сообщение не совсем благоразумно и еще менее хладнокровно. Оно взбудоражило столицу, обратило ее в сплошной ком нервов, взбаламутило до самого дна море человеческое, возбудив тысячи фантастических надежд и опасений. На всех углах, в тавернах, на улицах и площадях шли бесконечные толки и пересуды. Осведомленные люди, которые Бог знает откуда черпали свои сведения, делились ими со своими слушателями с таким видом, точно для них во всей вселенной не существовало тайн.