Пола Волски - Наваждение

Они мигом отцепили канаты. Собратья как раз выбежали из-за дома, когда последние путы были сброшены и огромный темный шар бесшумно взмыл к звездам, сопровождаемый криками и злобными воплями, донесшимися откуда-то снизу. Два или три выстрела взорвались карнавальными хлопушками, но Элистэ не обратила на них внимания. Земля как по волшебству проваливалась куда-то вниз. Элистэ летела по воздуху, летела легко и бесшумно, словно избавившись от тела с его весом. Она впервые ощутила столь невероятное чувство свободы. Ее переполнял восторг, она не решалась поверить, что это происходит на самом деле. Девушка смотрела вниз, на купающуюся в лунном свете затененную землю, и на какое-то время забыла обо всем на свете.

Холод заставил ее очнуться от восторженного забытья. Словно вернулась зима. Элистэ дрожала и стучала зубами, хотя рядом горело пламя, которое Дреф и Кинц подкармливали пучками соломы. Пламя взметнулось, и она подумала, что шар тоже должен рвануться вверх, но если он и рванулся, то Элистэ этого не ощутила. Внизу проплывали, разворачиваясь, поля и холмы Фабека, погруженные в сон деревеньки и фермы; корзина же с путешественниками, казалось, неподвижно висела между небом и землей.

Но они летели, и с огромной скоростью. Далеко справа уже слабо обозначилось скопление огоньков - то был Граммант. Ветер уносил шар в юго-восточном направлении; при таких темпах они к утру могли бы долететь до границы с Эрестом. "Не так уж и плохо", - подумала Элистэ. Теперь, когда Дреф и дядюшка Кинц с нею, хорошо бы сбежать из Вонара и зажить себе спокойно и мирно в какой-нибудь дальней стране. Элистэ такой выход казался вполне приемлемым, но, к сожалению, мужчины никогда бы с нею не согласились, и, что еще хуже, Глориэль могла совладать с любыми ветрами.

Дядюшка Кинц поглаживал Чувствительницу, что-то нежно ей нашептывая. Глориэль светилась, мигала, мурлыкала. По ее стеклянным рожкам пробегали яркие вспышки, подчеркивая семейное сходство с ее знаменитой кузиной Кокоттой. Вдруг она испустила пронзительное голодное жужжание, вспорола воздух тремя или четырьмя сетчатыми лопастями; послышался хриплый свист. Глориэль издала могучий выдох, и пущенный ею воздушный поток направил шар на юг, к Шеррину. Шар дернулся, ветер ударил в лицо, засвистел в ушах.

Они легли на нужный курс, и волшебство свободного полета рассеялось. Элистэ огорченно вздохнула.

Шар летел быстро, несмотря на многочисленные помехи. Каким образом Глориэль выбирала правильное направление, никто не знал. Возможно, ориентировалась по звездам, возможно, по ландшафту внизу, а может быть, путь ей указывали огни и вехи скрытых измерений. Как бы там ни было, она ни разу не ошиблась; шар, не отклоняясь, летел точно на юг, что подтвердили наблюдения Дрефа за звездами. Шли часы, земля проносилась под ними, словно увлекаемая могучим потоком. Элистэ, спасаясь от холода, закуталась в одеяло и занялась огнем - поддерживала и гасила. Ибо пламя в железной жаровне надлежало подкармливать соломой и деревянными чурками, тогда как многочисленные язычки огня, высыпающие подобно сыпи на шелковой оболочке шара, следовало тушить с помощью мокрых губок. О том, что случится, если позволить язычкам разгореться, лучше было не думать: чудовищный взрыв, головокружительное падение. Элистэ и не думала. Она механически выжимала губки, промокала шелк, так что у нее заболели руки, и совала в жаровню все новые пучки соломы и чурки. Дреф занимался тем же, а дядюшка Кинц у них за спиной общался с созданием своих рук. Внимание пожилого кавалера, видимо, льстило Глориэли, ибо в ответ она старалась изо всех сил, не давая себе ни передышки, ни отдыха, и гнала шар на юг сквозь ночь и мрак. Порой они попадали в поток попутного ветра и тогда скользили вперед легко и плавно. Порой же им приходилось прибегать к услугам Чувствительницы, и тогда огромный шар медленно волокся по небу, будто каторжник с прикованным к ноге ядром.

- Вы не подумывали, сударь, придать шару другую форму?

Элистэ обернулась и увидела, как Дреф изобразил руками эллипс; если Кинц ему и ответил, она не услышала.

Вопреки неблагоприятным ветрам Глориэль уложилась в рекордно короткий срок. Путь, что дилижанс проделывал по дорожной слякоти за восемь дней, шар одолел менее чем за ночь. Они мягко приземлились на безлюдном поле милях в двух северо-восточней Шеррина за час до рассвета. Якорь зацепился с первого раза, корзина опустилась горизонтально, и они даже не почувствовали толчка. Однако пока путешественники выбирались из корзины, шар окончательно испустил дух и горой шелка упал им на плечи. В нескольких местах ткань загорелась. Огонь быстро погасили, но оболочка сильно пострадала и нуждалась в основательном ремонте, так что шар пришлось бросить. О том, чтобы бросить Глориэль, не могло быть и речи. К счастью, Чувствительница оказалась небольшой и не очень тяжелой. Ее упрятали в парусиновую сумку, которую Дреф взвалил на плечо, и все двинулись по полю к ближайшей дороге. На небе светили звезды, к тому же у путников были фонари, и они легко дошли до ворот улицы Латной Перчатки в юго-западной городской стене.

Войти в столицу не составило никакого труда. Считалось, что враги народа, будучи в здравом уме, за мили обходят Шеррин. Путешественники прошли под воротами на рассвете, затесавшись в толпу спешащих на рынок фермеров; их не задержали, не потребовали предъявить паспорта или удостоверения личности. На улице Латной Перчатки они остановили ранний фиакр, и тот довез их через пробуждающуюся столицу до тупика Слепого Кармана. Солнце еще не встало из-за крыш, когда они высадились у пансиона. Их прибытие не вызвало особого интереса и вообще едва ли было замечено. Путники спокойно вошли в дом и через десять минут уже спали в квартирке Дрефа за запертыми на ключ дверями - Элистэ в постели, Кинц на койке, Дреф на полу.

Стелли дочь-Цино с любопытством следила за братом в волшебном зеркале покойного маркиза во Дерриваля. Ничего не упустив, она пронаблюдала его встречу с юной маркизой, их путь к горному убежищу чудного старика Возвышенного, неудачную операцию собратьев и бегство на воздушном шаре. На ее глазах чудовищно раздувшийся шелковый мешок воспарил и пропал из виду, унося на свободу врагов народа, и растерянные собратья не смогли им помешать. Она все это видела, но теперь пришло время от наблюдений перейти к делу.

Стелли спрятала зеркало, открыла верхний ящик конторки маркиза, порылась - она прекрасно знала, где что лежит, - и вытащила миниатюру, писанную на слоновой кости. С ненавистью поглядела на изображение, отбросила миниатюру и извлекла на свет бумагу, перо и чернила. Разложив на столешнице письменные принадлежности, Стелли задумалась, уставившись на белый лист своими черными зрачками, словно двойными мушкетными дулами. Наконец она взялась за перо, прикусив нижнюю губу и наморщив лоб от напряжения. Изложение давалось ей с огромным трудом. Стелли не привыкла писать, но умела - спасибо братцу, научил в свое время. Ее неизменно выводила из себя его привычка щедро делиться крохами знания, подобранными под столом у Возвышенных. Теперь Дрефу пришло время сполна расплатиться за свое великодушие.