Пола Волски - Наваждение

- Мы погибли! Откуда он узнал, где искать рычаг и как его нажимать? Дядюшка, вы никому не говорили?

- Нет, дорогая моя. В высшей степени непонятно. - Кинц явно пребывал в растерянности. - А не могло так случиться, дети мои, что за вами шли следом?

- Нет, сударь, - уверенно возразил Дреф. - За нами никто не шел, я ручаюсь.

- Странно, очень странно. Но как интересно! Что ж, вы сами могли убедиться - существует множество разных способов наблюдения. Вероятно, кто-то получил к одному из них доступ, а может быть, и открыл совсем новый - над этим стоит подумать. Весьма занимательно.

- Дядюшка, как вы их остановите?

- Дитя мое, я всегда считал, что наваждения надежно ограждают меня. Если они сдадут, я просто не знаю, что делать. Но не будем думать о худшем. Быть может, нам еще удастся их провести.

- Быть может... - протянул Дреф, глядя в зеркало: собратья суетились у скалы, пробуя ее прочность прикладами мушкетов и кулаками. - Похоже, они знают, в чем тут хитрость. Мастер Кинц, какой натиск способны выдержать ваши наваждения?

- Иной раз их может развеять легкое дуновение, но большей частью они сильны, как страх, непроницаемы, как тщеславие, и устойчивы, как надежда. Все зависит от тех, кто их видит, юноша.

- В таком случае эти бандиты окажутся здесь через несколько минут, сказала Элистэ. - Нам лучше покинуть этот дом, и как можно скорей. Надеюсь, с глупыми разговорами, чтобы я осталась здесь, покончено?

Неожиданное нападение на неприкосновенное убежище дядюшки Кинца тысячекратно увеличило угрозу ее собственной жизни, но как же Элистэ обрадовалась этому - вопреки здравому смыслу! С большим трудом ей удалось подавить довольную улыбку.

- Ох, мое дорогое дитя, - искренне сокрушался дядюшка Кинц, - мне так жаль...

- Оставим сожаления на потом, сударь, - оборвал его Дреф. - Нам всем еще, может, придется жалеть. Когда шар будет готов к полету?

- Очень скоро, но точно не берусь сказать. Давайте посмотрим.

Они так и сделали, вернувшись на лужайку. В свете луны и двух фонарей перед ними возник огромный пузырь, темный, как закатное небо, и так же расписанный золотыми полосами и блестками. Элистэ замерла в восхищении. Удивительное зрелище, но не менее удивительной была скорость, с какою этот пузырь распухал. Он нависал над ними, рос на глазах, но шелковая его оболочка все еще обвисала многочисленными складками.

- Понадобится еще минут пятнадцать, - заметил Кинц. - Правда, он чудо?

- Нельзя ли побыстрее, сударь?

- Не думаю. Терпение, юноша. А фонари, пожалуй, возьмем с собой Глориэль любит свет.

Следующие четверть часа они загружали корзину продуктами, топливом, фонарным маслом, кувшинами с водой и балластом. Всем распоряжался Дреф, который позаботился даже о равномерном распределении груза, о чем Кинц не подумал. Когда они с этим покончили, шар был готов к полету и рвался вверх, натягивая державшие его канаты, как струны. Глориэль, судя по всему, тоже полностью пробудилась - мигала огоньками, вибрировала своим металлическим корпусом и издавала напряженный пронзительный гул.

Под самой горловиной шара висела на цепях жаровня из стальной проволоки. Кинц во Дерриваль, стоя в корзине, то подбрасывал солому в отверстие жаровни, находящейся прямо под горловиной, то раздувал огонь. Элистэ с минуту понаблюдала за дядей, а потом, с тревогой и в то же время с любопытством, вернулась к зеркалу: чем там заняты дозорные?

На ее глазах один из собратьев прорвался сквозь скалу-наваждение, пробежал по инерции с десяток шагов, споткнулся и упал на руки. Потом сел, огляделся, и глаза у него полезли на лоб. Его товарищи, что остались внизу, словно с ума посходили - тыкались и изо всех сил стучали в скалу, которая представлялась им и на взгляд, и на ощупь твердым камнем. При этом они что-то кричали: Элистэ видела их широко открытые рты, хотя, понятно, не могла их услышать. Прорвавшийся дозорный встал на ноги, повернулся лицом к тому месту, где должны были находиться его собратья, и принялся звать их. При этом он размахивал фонарем, подавая сигналы. По ту сторону скалы все замерли, словно прислушиваясь. Конечно же, они слышали голос сгинувшего собрата; другое дело - доходил ли до них свет его фонаря. Тогда он спустился вниз, протягивая руку, и легко преодолел скалу-наваждение изнутри. Товарищам его наверняка показалось, что рука выступила из камня. И так, одного за другим, ом протащил остальных сквозь завесу наваждения.

Элистэ не стала ждать, что будет дальше. Подобрав юбки, она поспешила к шару и доложила:

- Прошли.

- В корзину, - приказал Дреф. - Шар готов к взлету.

- Шар-то готов, юноша, - согласился дядюшка Кинц. - Но не знаю, готова ли Глориэль. Мне кажется, ей требуется еще минута-другая.

- Для чего, дядюшка?

- Собраться с мыслями, как я полагаю.

- Так объясните ей, что у нас не осталось времени.

Дреф помог Элистэ забраться в корзину, что было не так-то просто: раздувшийся шар рвался вверх, дергал и раскачивал корзину.

- Нет, дитя мое. Нам нужно считаться с настроением Глориэли. Я, видимо, требовал от нее слишком многого, поэтому она у меня такая норовистая и порой склонна упираться по мелочам.

- Упираться?

- Если ее рассердить, она, чего доброго, опрокинет корзину, сбросив нас на землю с высоты в три тысячи футов. Только не поймите меня превратно - она вовсе не зла от природы, всего лишь немного капризна.

- Но, дядюшка Кинц, мы...

- Тише, дорогая моя. Глориэль требуется ублажить, поверь мне. - Кинц погладил Чувствительницу, и та засияла мигающими огоньками, переходящими в розоватое свечение. - По-моему, она немного боится - не совсем в себе уверена. Ей нужно время, чтобы обрести веру в себя. Пойдем ей навстречу и чуть-чуть подождем.

"Взять бы молот да хорошенько стукнуть по этой проволочно-шестереночной примадонне", - подумала Элистэ, но у нее хватило ума промолчать. Она посмотрела на Дрефа. Тот был, как всегда, невозмутим, но Элистэ почувствовала его нетерпение и нервно забарабанила пальцами по перильцам корзины.

Минуты три-четыре они прождали в молчании, и тут в кустах замелькали фонари и послышались грубые голоса экспроприационистов - они наконец добрались до дома.

- Дядюшка! - в отчаянии взмолилась Элистэ.

- Тише, детка.

Кинц прижал ладони к полированной сфере Чувствительницы, наклонился и ласково прошептал:

- Глориэль, моя милая. Мы надеемся на тебя. - По всей видимости, он нашел верный тон, ибо Глориэль осветилась теплым пульсирующим светом и разразилась мурлыкающими пощелкиваньями. - Благодарю тебя, моя дорогая. Ты очень добра. - Кинц распрямился: - Нам повезло. Глориэль разрешает взлетать.

"Очень мило с ее стороны". Вслух, правда, Элистэ ничего не сказала.

- За дело, дети!