Таня Воробей - Жирафа

- Можешь, - убеждённо сказала Олеся. - И ты не обычный человек. - Она поднесла его руку к своей щеке. - Ты - человек, которого я люблю. А я никогда бы не полюбила безвольного тюфяка.

Она взяла с тумбочки журнал и принялась бесцельно и раздражённо переворачивать страницы. Только что она говорила о любви, но её голос был строгим и враждебным. Но не Виктор был её врагом, а болезнь, которая завладела не только его измождённым телом, но и его душой.

- Ты меня хоть помнишь? - неожиданно спросила она. - Ты меня любишь хоть немножко?

Он посмотрел на неё с мукой, не находя нужных слов. Он не мог сказать "нет", потому что подошёл к той черте, у которой невозможно лгать. Но сказать "да" тоже было немыслимо. Сказать "да" в его положении - это значит обречь любимого человека на прозябание рядом с медленно угасающим инвалидом, - сварливым и требовательным. Скажи он "да", и она никогда не оставит его, скованная долгом. Жёны декабристов, которые уехали за своими мужьями в Сибирь, выбрали жизнь, полную лишений, но это была жизнь. А что он мог предложить Олесе? Только свою грядущую, неизбежную смерть. А она должна превратиться в нянечку, медсестру, сиделку, в кого угодно, только не в любимую женщину.

- Ты любишь меня? - настойчиво повторила она. - Неужели так трудно ответить?

- Это не важно, - выдавил он. - Сейчас это уже не важно.

- Глупость! - отрезала она. - Только это и важно. Только это и имеет значение.

"Благородство, - подумал он. - Благородство привело её сюда. Моя чёртова беспомощность и её чёртово благородство".

А как было бы соблазнительно сказать: "Да, я люблю тебя. То, что мы расстались - это самая моя большая ошибка, за которую я теперь расплачиваюсь жизнью. Останься со мной. Позволь погреться в твоём сиянии хотя бы последние дни. Не уходи. Я умер в тот день, когда потерял тебя". Как легко было бы принять её доброту, её заботу, её жалость. Как просто было бы назвать всё это любовью и быть счастливым.

Но он не мог. Не имел права, падая в бездонную пропасть, утягивать её за собой.

- Нет, - холодным, чужим голосом произнёс он. - Нет, я тебя не люблю.

Она немного помолчала, осмысляя это короткое слово "нет". Потом вздохнула с облегчением.

- Я так и думала.

Вот сейчас она встанет, скажет: "Выздоравливай" и уйдёт навсегда. Он не хотел смотреть на неё, чтобы она не смогла прочитать мольбу в его взгляде. Смотрел опять на потолок - на белой поверхности появились цветные разводы. Поскорей бы она уходила.

- Я так и думала, что ты - непроходимый тупица, - сказала она. Думаешь, я сейчас обижусь и уйду? Думаешь уязвить мою девичью гордость? Она рассмеялась. - Тому, кого бросили прямо перед венцом, уже ничего не страшно. Говори, что хочешь, ни одному твоему слову не верю. Ты меня любишь, я знаю.

- А зачем тогда спрашивала? - он невольно улыбнулся.

- Хотелось услышать это от тебя, - она наклонилась и поцеловала его коротким, сухим поцелуем. - Но если ты такой упрямый, я не буду настаивать.

У неё всегда были особые, доверительные отношения со своей судьбой. Она полагалась на судьбу, как другие полагаются на своих друзей - без сомнений, без опаски. Ей было трудно поверить, что жизнь - борьба, в которой побеждает сильнейший; ей казалось, что жизнь - это книжка с картинками, которая обязательно закончится свадьбой. Она никогда не искала свою любовь, как ищут её многие, уставая и злясь от бесплодности этих поисков. Она просто знала, что любовь случится в положенный срок, и даже если выбегать ей навстречу, этим ничуть не ускоришь её приход.

А когда она встретила Виктора, то безошибочно поняла, что вот, судьба явила саму себя, и остаётся только следовать ей - покорно, не упрямясь, не желая себе другой участи.

Она отложила журнал в сторону и улыбнулась одними глазами.

- "И в горе и в радости, и в болезни и в здравии..." А сейчас поспи, я пойду. С врачом я уже поговорила, завтра же перевезём тебя домой. Дома и стены помогают.

- А ты?

- Мой дом там, где и твой, - сказала она без улыбки. - Я уже и вещи собрала. Если помнишь, совсем недавно я собиралась выйти замуж.

- Прости меня, - сказал он, хотя и не любил просить прощения. - Я от ревности ничего не соображал.

- Так и быть, - Олеся поцеловала его на прощанье. - На первый раз прощаю.

У дверей она чуть не столкнулась с Викой, которая вовремя успела отпрянуть в сторону.

- Пойдёшь к нему? - спросила Олеся.

- Нет. Я только что была.

Олеся кивнула.

- Хорошо. Завтра отца выпишут.

- Я знаю, - сказала Вика и покраснела. Жирафа могла догадаться, что она подслушивала под дверью. Но та была занята своими мыслями, и ничего не заподозрила.

- Поможешь мне перевезти вещи?

- Я? - удивилась Вика.

- А кто же ещё? - грустно улыбнулась Олеся. - Мы теперь можем рассчитывать только друг на друга.

Пришлось согласиться. Если бы ещё месяц назад кто-нибудь сказал Вике, что она будет затаскивать жирафьи сумки в свою квартиру, она бы рассмеялась в лицо этому фантазёру. Но иногда жизнь складывается так, что и худшее становится лучшим.

Он почувствовал, как сильно устал, только когда за Олесей закрылась дверь. Перевернулся на бок, поплотнее закутался в тонкое больничное одеяло и сразу же заснул.

И снилось ему, что его клонит ко сну, но он борется с дрёмой и всё твердит: "Не спи, не спи. Глупо спать, когда ты счастлив".

О чём ты думаешь, когда просыпаешься?

Их совместная жизнь началась совсем не так, как мечталось каждому из них. Но она всё-таки началась - и это было главным.

Ни на минуту папа не оставался один, рядом всегда был кто-то - или Олеся, или Вика. Оказалось, что Олеся не такая отвратительная хозяйка, как можно было предположить. Она довольно ловко справлялась со всеми домашними обязанностями, и ни о чём не просила Вику. Та помогала только тогда, когда хотела этого сама.

- Лучше позанимайся, - отговаривала её Олеся. - В своей жизни ты ещё успеешь находиться по магазинам.

- Но ведь это мой отец болеет, - напоминала ей Вика. - Я тоже хочу быть полезной.

- Девочки, не ссорьтесь, - кричал из своей комнаты папа. - А то мне самому придётся идти за продуктами!

Они замолкали, Вика показывала Олесе язык, а та ей - кулак.

Вика часто подслушивала их разговоры. Она считала, что в этом нет ничего стыдного. Ведь это её отец, она имеет право знать о его жизни всё. И однажды она подслушала вот что.

- Леся, я могу тебя о чём-то попросить? - спросил отец. Он всегда называл её этим нелепым именем наедине.

- Ты же знаешь, - сказала Жирафа. - Всё, что угодно.

Но он молчал, как будто не решаясь заговорить.

- Чего молчишь? Чего ты боишься?

- Во-первых, я не люблю повторяться. А во-вторых, боюсь показаться занудой.

- Я прекрасно знаю, что ты зануда, - было слышно, как Жирафа смеётся грудным смехом. - Говори.