Игорь Джавадов - Мишень для левши (сборник)

– Не люблю собак, – поморщился он.

– Не любишь собак? – удивился Кари. – Да ты просто не умеешь их готовить.

Белов насторожился. К дому подкатила серая «Волга» с белыми шашечками на боку. Из такси вышел коренастый мужчина с гладко зачесанными назад темными волосами. За ним возник высокий стройный юноша с тяжелым портфелем в руке.

– А вот и Лемех, – обрадовался Белов. – Портфеленосец не в счет. Увидит наши удостоверения, вмиг исчезнет. Ну, пошли?

Диверы выбрались из машины и направились к Лемеху. Дело было сделано, но какое-то странное чувство не покидало Белова. В голове крутилась мысль, что скоро они вернутся на это место, с которого хорошо видно здание университета. Но это будет другая Москва.

В конце лета объявился Руслан Мамаев, с которым мы когда-то поступали на физический факультет. Проучившись два курса, Мамай (так его прозвали в общаге за узкие черные глаза) вдруг оставил физику и перевелся на геологический, объяснив поступок тем, что науки о Земле сегодня важнее. Получив диплом геолога, он уехал по направлению в Сибирь, где занялся разведкой природного поделочного камня. В одной из экспедиций ему удалось открыть месторождение ситцевой яшмы, представлявшее промышленный интерес. Вернувшись домой, Мамай устроился преподавателем в горный техникум и женился, оставив кочевую жизнь.

К тому времени я уже отработал положенный срок в институте физики, где в качестве лаборанта занимался исследованием свойств полупроводников. Работа была рутинной и низкооплачиваемой. Не вдаваясь в детали, скажу, что за эти два года я перетаскал на своих плечах и испарил в лабораторном охладителе восемь тонн жидкого азота, две тонны жидкого гелия, исследовал сорок образцов, написал двадцать отчетов, напечатал две статьи в журнале «Физика полупроводников». Эти цифры навели меня на сомнения в необходимости того, что я делаю.

Вернувшись из отпуска, я решил уйти из действующей науки. Узнав от ученого секретаря, что освободилось место в редакции отделения, я написал заявление о переводе и приложил к нему оттиски своих статей. Поскольку других желающих не нашлось, я был зачислен в штат и сразу приступил к своим новым обязанностям.

В то жаркое августовское утро телефон в комнате молчал, как будто его отключили. Возможно, это был знак судьбы, но я не обратил на него внимания. Как обычно, я сидел за рабочим столом и разбирал редакционную почту, не подозревая, что Мамай уже едет в троллейбусе, прижимая к животу папку с рукописью романа С. Саничева.

Включив вентилятор, я вскрыл доставленный из отдела писем пластиковый мешок и высыпал из него два десятка разноцветных конвертов. «Не густо», – подумал я. Лето, ничего не попишешь. Наши корреспонденты сменили авторучки на садовые лейки и поливают в садах-огородах фрукты-овощи на радость детям-внукам.

Мое внимание привлек большой белый конверт, надписанный твердым крупным почерком с наклоном влево. Пенсионер, подумал я. Возможно, ветеран. Придется отвечать сразу. Вскрыв конверт, я достал из него несколько листочков, отпечатанных на машинке через два интервала. Так, имеется сопроводительное письмо. Наш адрес – в углу вверху справа. Обратный – слева, но заметно ниже. Скромный пенсионер. В конце подпись автора, расшифровка подписи (В.Чанов), дата подписи. Полный ажур, подумал я. Не придерешься. Что ж, посмотрим, что пишет В. Чанов. Так, заголовок – имеется, список литературы (аж восемь позиций), подпись, расшифровка подписи, дата. Ажур!

«Однако, – подумал я, – весьма опытный автор, этот В. Чанов. Читать материал придется очень внимательно».

«Дорогая редакция! – писал Чанов. – Предлагаю вашему вниманию заметочку об ошибках особого рода, обнаруженных мною. Поскольку эти ошибки объясняются забывчивостью автора, пишущего много и быстро, их можно назвать “фогетами“ от английского “to forget“ – забывать. Пример фогета можно встретить в рассказе, прошу прощения, А. П. Чехова “Толстый и тонкий”. Там написано, что гимназист Нафанаил вначале снимает шапку, а в конце рассказа роняет фуражку. Заметочка эта лежит у меня больше года. Я не строил себе иллюзий по поводу того, что ее опубликуют. Уж больно велика маститость писателя, допустившего фогеты. А в этом году я подписался на вашу газету и не нахожу слов, чтобы выразить признательность редакции, которой как будто сделали прививку против чинопочитания: настолько все смело и свежо в каждом номере.

По образованию я историк. Трудился учителем в школе, вышел на пенсию по возрасту. В настоящее время работаю внештатным лектором общества “Знание”. Наблюдательность я развивал с юных лет, и фогеты, о которых рассказываю, – только малая часть того, что мне попадалась в книгах. Если вы по каким-либо причинам не сочтете возможным опубликовать предлагаемую мною статью, будьте любезны сообщить мне об этом по нижеуказанному адресу.

С уважением: (подпись), дата, обратный адрес».

«Так я и знал, – подумал я, – пенсионер. Однако не пишет ни про заслуги, ни про инвалидность. Это плюс. Что ж, посмотрим, что за фогеты такие. Я перевернул страницу и прочитал название статьи:

ПОЧЕМУ ИСТЛЕЛА ВЕРЕВКА

Неискушенному читателю редактор издательства видится неким рыбаком, раскинувшим сети в потоке приходящей продукции. Выловит рыбину покрупнее, очистит ее от чешуи и отправит в издательскую кухню. Питайся, читатель, получай свое удовольствие! К сожалению, времени у редактора мало, а литпродукции – много. Вот и появляются в печати произведения с остатками чешуи, которая для некоторых читателей становится ложкой дегтя в бочке меда. Заслуженный успех, например, имел у широкого читателя роман «Противодействие» (снятый по книге одноименный сериал показывали по телевидению). Но, если бы у редактора издания было бы чуть больше времени, он легко заметил бы, что на стр. 210 книги написано: «…веревка была чем-то смазана, она была совершенно не тронута гнилью…». Редактор сразу вспомнил бы, что впервые веревка в романе появляется на стр.148. Он вернулся бы назад и прочитал бы: «…истлевшая веревка легко поддалась». Думается, дальнейшее было бы делом техники, в смысле телефона. В любом случае редактору нетрудно договориться с автором об окончательном виде веревки, не говоря уже о других мелочах. В самом деле, не составляет никакого труда поднять трубку и сказать: «Послушайте, голубчик, тут у вас на стр. 324 старушка Милинко Г.А. называет своего квартиранта Гончаровым. А вот на стр. 300 Глафира Андреевна называет его Горчаковым. Разница небольшая, но сейчас читатель внимательный пошел, может заметить. Давайте оставим одно. Вы какую фамилию предпочитаете? Горчаков? Ее и оставим».

Труднее всего редакторам периодики. Им отступать некуда. Хочешь не хочешь, а очередной номер выпустить обязан в срок. Если бы не хронический цейтнот, редактор журнала «Дружба» обязательно позвонил бы автору книги «Центр новостей» и сказал бы: «Слушай, у тебя в конце прописано: “Крупно разметавшиеся по мокрому асфальту соломенные волосы Мари”. Это хорошо, но раньше ты пишешь: “Рыжие волосы небрежно упали ей на лоб”. А в начале еще по-другому: “Мари оказалась золотоволосая, коротко, под мальчика, подстрижена”. Что-то не то с волосами. Все происходит быстро, за одну неделю они не могут так отрасти. Можешь проверить, у тебя в начале каждой главы дата и время. Давай оставим девушке одну прическу. Я бы выбрал длинные соломенного цвета волосы. Тогда сцену в конце не надо переписывать. Согласен?».