Игорь Джавадов - Мишень для левши (сборник)

Вообще-то Мамаева надо видеть. При росте двести пятнадцать сантиметров он весит сто пятьдесят килограммов, и это без одежды. Пальто Мамай носит шестьдесят четвертого размера, а ботинки – сорок восьмого. Сил у него, как у матерого медведя, а может, и больше. Однажды на уборке картофеля он поспорил с местным бригадиром на «полкило водки» и за шесть минут закидал бортовой ЗИЛ-130 мешками с картошкой. А когда ошеломленный колхозник отказался бежать в магазин за бутылкой, Мамай рассердился, залез в грузовик и выбросил мешки еще быстрее.

После взаимных приветствий (а мы не виделись с весны) Мамаев осторожно опустился на застонавший под ним стул и расправил на груди роскошную старообрядческую бороду, привезенную с Алтая. Затем выложил на стол толстую серую папку с тесемками, завязанными бантиком. Профессионально скосив глаза, я прочитал надпись «Мерт. звезд.», сделанную зеленым фломастером. На вопрос о состоянии здоровья, Мамаев приободрился и начал ругать здравоохранение вообще и районную поликлинику в частности, выдав полный набор эпитетов в адрес участкового врача. Из междометий я понял, что две недели назад Мамай неважно себя почувствовал. Предупредив, что занятия отменяются, он пошел в поликлинику, где напоролся на профосмотр. Это такой день, когда терапевт принимает не больных людей, а наоборот, здоровых для выявления у них признаков профзаболеваний. Мамаев об этом ничего не знал и на предложение терапевта назвать номер цеха гордо заявил, что он не рабочий, а преподаватель. После чистосердечного признания медсестра, которая в углу что-то записывала мелким почерком в толстую тетрадь, набросилась на Мамая с упреками, что нельзя больным лезть на прием в часы, отведенные здоровым людям. Но Мамай не такой человек, чтобы уступить какой-то пигалице в белом халате. Бесплатное здравоохранение гарантировано нам конституцией, этому даже в медучилище учат. После короткой перепалки терапевт велела выдать больному градусник и выставила в коридор, предупредив, что без температуры не примет.

– Белов! – возмущенно тряс бородой Мамаев. – Ты сам всю жизнь мучился зубами. Ты знаешь, что зубные врачи – все палачи. Сколько раз я мерил температуру в поликлинике, градусник у них всегда показывает меньше, чем мой дома. Они там особые градусники держат. Это тайное изобретение оборонки, я точно знаю.

Мамай трагически поведал о том, как терапевт, увидев на термометре 37.2, сразу повеселела. Выслушав жалобу на ломоту в костях, она выписала кучу рецептов, но больничного листа не дала. Тогда он прямо спросил, почему его заставляют ходить на работу с температурой? Мухина возмущенно покрутила головой. «О чем вы говорите, разве это температура? Ведь вы преподаватель (не через два «д», надеюсь?). Где ваше рабочее место, за столом? Так я и думала. А с такой температурой за столом сидеть даже лучше. И не надо портить статистику заболеваний в отчетный период». Терапевт охотно рассказала приунывшему преподавателю, что в Японии, например, люди вообще не ходят к врачам. Лечение у них стоит очень дорого. Японцы лечатся самостоятельно травами и другими народными средствами. Это очень хорошая система. Всплеснув руками, Мухина кинулась к столу и тут же выписала вторую пачку рецептов. На отдельном листочке она подробно написала, какую травку в какое время суток надо заваривать. Догадавшись, что больничного листа ему не видать как своих ушей, Мамай открыто высказал все, что он думает о японской системе здравоохранения, и ушел, хлопнув дверью. Рецепты он тут же выкинул в урну, поскольку химии с детства не признает, а травы у него дома и без того полный шкаф, теща в деревне собирает в свободное от огорода время.

Откинувшись в кресле, я с удовольствием слушал рокот мамаевского баритона и украдкой поглядывал на серую папку, пытаясь разгадать таинственную надпись. Улучив момент, я в шутку спросил, а не был ли он действительно «того», и выразительно щелкнул пальцами. Обиженно засопев, Мамай заявил, что он человек принципиальный, поскольку уже давно живет по принципу «с утра не пить, к ночи не курить». А вообще-то он пришел по делу, но если «редактор занят», то может зайти в другой раз. Я извинился (мне действительно стало неловко за неудачную шутку) и спросил о деле. Мамаев сразу посерьезнел. Немного помявшись, он признался, что пришел просить за друга Сергея Саничева, поскольку то, что он написал, надо обязательно напечатать.

Развеселившись по известной причине, я сказал, что просить за Саничева не надо. Материал прочитан, одобрен и через месяц будет напечатан. Желая сделать ему приятное, я сказал, что мне самому понравилось, как Сергей забодал проект инерцоида. Мамай неожиданно нахмурился и сказал, что ни про какой проект пупыроида он ничего не знает. А знает только то, что Саничев написал про теорию Эйнштейна. При этом он хлопнул могучей ладонью по папке с надписью «Мерт. звезд.», от чего мой стол подпрыгнул на метр. Я собрал разлетевшиеся карандаши в стакан и попросил изложить суть дела. И тогда Мамаев рассказал мне следующее.

С Саничевым он сдружился на почве минералов. Сергей уже писал диплом по оптике и хорошо поднатаскался по оптическим кристаллам. Но дело не в этом. Саничев по своему характеру бунтарь-одиночка. Если ему дадут линованную бумагу, он обязательно начнет писать поперек. Еще на лекциях по теории поля Сергей самостоятельно добрался до теории гравитации. Кое-что он понял, и это «кое что» ему не понравилось.

– Ты понял, что они себе позволяют? – орал Мамай, разойдясь не на шутку. – На словах они согласны, что гравитацию не уничтожить. А сами заменяют ее инерцией. На основании принципа Эйнштейна.

Я осторожно заметил, что этот принцип можно считать почти справедливым, скажем, в малой области.

– В какой области? – завопил Мамай. – В Омской? Рогатую овцу тоже можно считать почти козой. Только молока от нее не жди. Ну, скажи, какой смысл в этом твоем принципе?

Я кисло возразил, что это не мой принцип, а Эйнштейна. Благодаря ему проблему физики можно перенести в геометрию, где решать проще. Кроме того, теорию гравитации Эйнштейна подтверждают астрономы. Я вообще не понимаю, зачем кричать в открытое окно. Другой теории у нас нет, а винный магазин раньше одиннадцати не откроется.

– А черные дыры? – вдруг подмигнул Мамаев.

– Что – черные дыры? – насторожился я.

– Из теории Эйнштейна следует, что все большие звезды превращаются в черные дыры. Вся звезда сжимается в точку. Бах – и точка! Сингулярность – красивое слово. Что, по-твоему, это такое? – промурлыкал Мамай.

Я пожал плечами. В теории Эйнштейна черной дырой называют точку пространства, которая имеет бесконечную плотность. В математике это называется «сингулярность». Из черной дыры не может вырваться даже свет. Подумав, я ответил, что черные дыры, мол, «ищут». И не надо брать меня за горло. Не я придумал этот принцип. И вообще, ваш пафос, гражданин Мамаев, мне, как юридическому лицу, беспочвенен. Другой теории все равно нет. Но как физическое лицо признаюсь, что к сингулярности у меня идиосинкразия с детства.