Мэри Шелли - Франкенштейн

Этими словами Элиза старалась отвлечь себя и меня от всего, что вызывало уныние. Но я видел, что настроение у нее неровное: радость, вспыхивавшая в ее глазах, вскоре сменялась тревогой и странной задумчивостью.

Солнце склонилось к западу; мы миновали устье реки Дрансе и долго следили за тем, как река прокладывает путь сквозь расселины высоких гор к долинам и предгорным склонам. В этих местах Альпы вплотную подступают к озеру, и вскоре мы оказались в настоящем амфитеатре гор, замкнутом на востоке. В центре его сверкали шпили церквей Эвиана, окруженные лесами, карабкающимися по окрестным склонам.

Южный ветер, несший нас с удивительной быстротой, к закату утих, сменившись вечерним бризом. Его легкие порывы вызывали лишь рябь на воде да шелест древесной листвы, который стал слышен, едва мы приблизились к берегу, окунувшись в упоительные запахи луговых цветов и свежескошенного сена.

Солнце село, едва мы ступили на берег, и я снова почувствовал, как во мне оживают глухое волнение и страх.

Было восемь часов, когда мы вышли на берег; дневной свет угасал. Мы немного погуляли у озера, любуясь окрестностями, которые постепенно погружались в сумерки, а затем отправились в гостиницу.

Тем временем южный ветер сменился западным. Луна почти достигла зенита и начала опускаться, облака скользили по небу с быстротой хищных птиц, то и дело скрывая ее свет, а на озере поднялось бурное волнение. Внезапно разразился сильнейший ливень.

Весь день я владел собой, но, как только мрак поглотил привычные формы предметов, страх вновь затопил мою душу. Я был взволнован и напряжен как струна; моя рука лежала на рукояти пистолета, спрятанного во внутреннем кармане сюртука, любой звук заставлял меня вздрагивать, однако я был готов дорого продать свою жизнь и сражаться до тех пор, пока не погибну сам или не уничтожу чудовище.

Элиза некоторое время молча следила за мной, но, вероятно, на моем лице ей удалось прочесть нечто такое, что смертельно испугало ее. С дрожью в голосе она спросила:

– Что так встревожило тебя, милый? Чего ты боишься?

– Будь спокойна, любовь моя, – ответил я, – минет эта ночь, и все будет превосходно. Главное для нас – чтобы эта страшная ночь осталась позади.

Так прошло больше часа, когда мне вдруг пришло в голову – каким потрясением для Элизы может оказаться мой поединок с чудовищем, которого я ждал с таким нетерпением. Я обратился к ней и стал умолять, чтобы она поднялась в отведенные нам покои, а сам решил не возвращаться туда до тех пор, пока окончательно не выясню, здесь ли мой враг и каковы его намерения.

Наконец, уступая моим просьбам, Элиза удалилась, а я принялся бродить по гостинице, обыскивая каждый закоулок коридоров и все неосвещенные места, которые могли бы послужить укрытием для монстра. Однако никаких признаков его присутствия обнаружить мне не удалось, и я начал было подумывать, что какая-то случайность – на мое счастье – помешала чудовищу настичь нас в Эвиане.

В это мгновение раздался пронзительный нечеловеческий вопль. Он доносился из покоев, в которые отправилась Элиза. И не успел он смолкнуть, как я понял все. Силы оставили меня, оцепенение сковало тело, редкие удары сердца зазвучали в ушах, как звук погребального колокола. Спустя несколько секунд вопль повторился, и я стремглав бросился на помощь…

Всемогущий Господь! Почему мне не было дано умереть в тот страшный час?! В покоях мне открылось жуткое зрелище: моя Элиза неподвижно лежала поперек кровати, голова ее свисала вниз, а искаженные ужасом черты были наполовину скрыты упавшими на лицо волосами. Сама поза говорила о том, что жизнь покинула ее, – безжалостный убийца, сделав свое дело, отшвырнул бессильное тело, словно сломанную игрушку, на нетронутое брачное ложе.

Вы спросите, как я мог после этого остаться жить. Что на это сказать… Жизнь – упрямая вещь и держит нас тем крепче, чем сильнее мы ее ненавидим. Но в ту минуту я лишился чувств и рухнул на пол рядом со своей возлюбленной.

В себя я пришел в окружении хозяина гостиницы, горничных и постояльцев. На их лицах были написаны изумление и неподдельный ужас, но это было лишь тенью тех чувств, которые буквально разрывали меня на части. Превозмогая слабость, я направился в комнату, где лежало тело Элизы, моей возлюбленной, которая еще недавно была жива и полна любви ко мне. Ее успели уложить на постель; теперь голова моей жены покоилась на подушке, лицо и шея были прикрыты платком, и невольно казалось, что она просто дремлет.

Я бросился к ней и схватил в объятия. Но безжизненный холод, исходивший от той, которую я так нежно любил, дал знать, что передо мной уже не Элиза, а всего лишь мертвое тело. Только сейчас я заметил на ее шее отчетливые отпечатки стальных клешней демона.

В отчаянии я склонился над ней, не в силах отвести глаз от этих роковых знаков, а когда поднял голову, заметил, что вся комната озарена бледным светом луны, вышедшей из-за туч. Ставни были раскрыты настежь, и с неописуемым чувством леденящего ужаса я увидел за окном ненавистную фигуру демона, который являлся мне в бреду и наяву. Лицо монстра было искажено насмешливой гримасой, корявый палец громадной руки глумливо указывал на труп моей жены.

Я опрометью метнулся к окну, выхватил пистолет и выстрелил. Однако он успел отпрянуть, прыгнул в сторону и с невероятной быстротой понесся к берегу озера. Там он бросился в воду с невысокой скалы, и все затихло.

На звук выстрела в комнату вбежали люди. Я указал направление, в котором скрылся убийца, и мы, поспешно погрузившись на шлюпки, отправились в погоню – все было напрасно, не помогли даже рыбацкие сети, которые мы не раз забрасывали, чтобы преградить путь чудовищному пловцу. Спустя несколько часов нам пришлось вернуться, потеряв последнюю надежду, причем многие из моих добровольных помощников решили, что появление монстра – всего лишь плод моего потрясенного воображения. Однако, выйдя на сушу, они разделились на группы и принялись во всех направлениях обшаривать окрестные леса, поля и виноградники.

Я хотел было отправиться с ними, но едва отошел от гостиницы, как голова моя закружилась, я начал шататься, словно пьяный, в глазах у меня потемнело, и я почувствовал лихорадочный жар. В таком состоянии я не мог и шагу ступить, добрые люди унесли меня в гостиницу и уложили в постель. Я едва сознавал окружающее, глаза мои блуждали, мысли путались.

Лишь спустя несколько часов я пришел в себя, поднялся и, держась за стены, почти инстинктивно добрался до комнаты, где лежало тело моей возлюбленной. Вокруг нее собрались женщины, многие из них плакали, и мои слезы присоединились к их слезам, когда я опустился на колени перед той, что была моей Элизой.