Джин Вулф - Воин тумана (Воин - 1)

Естественно, боги брали в жены богинь, любили их, и рождались новые боги. Так учат нас Гомер и Гесиод - поистине замечательные поэты, просвещеннейшие люди, певцы нашего Светлого бога. Но, кроме того, боги часто удостаивали своей любовью и нас, смертных; родившиеся от такой любви дети вырастали героями - более могущественными, чем простые люди, но все же не совсем богами. Так рожден был Геракл, сын Алкмены. - Я кивнул в знак того, что понимаю. - Но вскоре боги увидели, что больше не осталось незанятых тронов для их детей или внуков... - Пиндар умолк, посмотрел на звездное небо и снова задумчиво поворошил угли. - Помнишь тот сельский дом, где мы завтракали, Латро? - Я покачал головой. - У стола стояло кресло хозяина дома, однако в него забралась его дочка - кудрявый бесенок, носившийся по всему дому с криками. И все же отец не только не наказал девочку, но даже и слезть не заставил; просто потрепал по головке и поцеловал. Так баловали своих любимых детей и боги, и дети богов стали занимать места царей среди простых смертных. Правители Спарты, куда нас ведут сейчас эти рабы, не забывают о своем родстве с Алкменой и ее сыном. А если б тебе довелось сейчас отправиться на Восток, в Персидскую империю, ты обнаружил бы там множество мест, где гераклиды, то есть потомки Геракла, правили еще совсем недавно; а в некоторых странах они правят и по сей день, теперь уже будучи вассалами Великого царя.

Я спросил: а что, если тот земледелец когда-нибудь захочет снова посидеть в своем кресле?

- Кто знает? - прошептал Пиндар. - Будущее покажет. - После этих слов он надолго умолк и сидел, поглаживая подбородок да глядя в костер.

6. ЭОС

Заря-царица сияет в небесах. Я знаю, как ее зовут, ибо несколько мгновений назад, когда я развертывал свой свиток, она коснулась его розовым перстом, и на листе запечатлелось ее имя, а я обвел буквы - так что смотрите сами: Эос.

Я помню, что вчера ночью долго писал, однако подробности уже успели исчезнуть из моей памяти. Надеюсь, что ничего не выдумываю, когда пишу. Мне очень важно знать правду - слишком быстро мои записи становятся единственным моим ориентиром в окружающем мире.

Спать я лег очень поздно, но тем не менее не поленился аккуратно свернуть этот прекрасный папирус и связать его тесемками. Разбудил меня один из илотов; он сидел рядом со мной, скрестив ноги, и тряс за плечо.

- Помнишь меня? - спросил он.

Я сказал, что нет.

- Я Кердон. Это я позволил тебе сойти с дороги, когда ты увидел... Ну, кого? - Он выжидающе посмотрел на меня.

- Я устал, - сказал я. - И очень хочу спать.

- Между прочим, я ведь могу и побить тебя. Или, может, тебя ни разу в жизни по-настоящему не били?

- Не помню.

Гневное выражение исчезло с его лица, хотя выглядел он по-прежнему мрачноватым.

- Это верно, - вздохнул он. - Ты действительно ничего не помнишь. Тот поэт нам рассказывал о тебе. А ты хоть помнишь, кого видел при дороге, в тени виноградных лоз?

Ничего я не помнил, но только что прочитанного еще не забыл.

- Какого-то толстого чернокожего старика, кажется.

- Бога! - прошептал Кердон, благоговейно воздев очи к небесам, где сияли мириады звезд. - Я, например, раньше никогда богов не видел. И никогда даже знаком не был с человеком, который бы видел хоть одного из них. Духов - да, многие их видели, но не богов.

- Тогда почему же ты так уверен, что это был бог? - спросил я.

- Мы все танцевали. И я тоже - я не мог устоять на месте. О, это был настоящий бог! Но ты увидел его, когда никто из нас его еще увидеть не мог. А потом ты его коснулся, и мы тоже его увидели. Все это могут подтвердить.

Рядом со мной тихонько зашипела та женщина-змея. Она старалась держаться подальше от огня, однако языки пламени отражались в ее зеленых, точно изумруды, глазах, настойчиво требовавших: "Отдай его мне!" Я слышал, как шуршит ее чешуя - точно из ножен то вынимали, то вкладывали обратно кинжал, - когда она нетерпеливо елозила по молодой траве.

- Нет, - сказал я.

- Да что ты, все помнят! - настаивал Кердон. - Сам-то я видел его так же хорошо, как тебя сейчас. Вот только выглядел он не как обычный человек.

- Нет, - снова сказал я женщине-змее, и глаза мои сами собой закрылись от усталости.

- Ты знаешь, кто такая Великая Мать-богиня?

Я снова открыл глаза и, поскольку лежал на животе, подпер голову руками, чтобы снова не уснуть. Я видел ноги Кердона и примятую траву, казавшуюся в свете костра черной.

- Нет, не знаю, - сказал я и прибавил: - Хотя где-то я о ней, кажется, слышал.

- Спартанцы называют нас рабами, однако были и мы некогда свободны. Многие из нас служили гребцами на галерах Миноса, однако делали это за деньги и во имя его славы, которую делили с ним.

Кердон, и без того говоривший шепотом, теперь совсем понизил голос, и я с трудом мог его расслышать, хотя он почти касался губами моего уха.

- Мы поклонялись тогда Великой Матери-богине (*43) и теперь остаемся ее верными почитателями. Считается, что ее сместил Громовержец. Он силой овладел ею, и такова была его мощь, что она родила ему две Пятерни - пять мальчиков и пять девочек. И все же она ненавидит его, хотя он одаривает ее ливнями и расщепляет молниями ее дубы, демонстрируя свою силу. Спартанцы говорят, правда, что дубы принадлежат Громовержцу, однако этого быть не может. Если б они были его, разве он стал бы их ломать?

- Не знаю, - сказал я. - Возможно.

- Все деревья принадлежат ей, - прошептал Кердон. - Ей одной. Именно поэтому спартанцы заставляют нас срубать их, выкорчевывать пни и распахивать поля. Весь Лакедемон был покрыт дубами и соснами, пока мы были свободны. А теперь спартанцы утверждают, что не только Спартой, но и всем Пелопоннесом правит Охотница, потому что она любимая дочь Громовержца, и требуют, чтобы мы забыли о Великой Матери-богине. Но мы ее не забываем. И никогда не забудем.

Я попытался кивнуть, но голова была точно свинцом налита.

- Да, мы считались их рабами, но теперь нам пришлось стать воинами. Ты ведь видел мои дротики и пращу?

Я не мог припомнить, но сказал, что да, видел.

- Еще год назад они бы просто убили меня, если б только я до кого-то из них дотронулся. Только они имели право носить оружие, и все арсеналы тщательно ими охранялись. Но потом пришли войска Великого царя, и мы понадобились спартанцам в качестве воинов. А разве можно заставить воинов оставаться рабами? Грядет восстание!

- А для начала ты, видно, хочешь, чтобы я, будучи твоим рабом, восстал против тебя, - сказал я. Мне было совершенно ясно, что именно за этим он и пришел.

- Конечно! - И он плюнул мне в лицо.

- Но ведь сейчас здесь никаких спартанцев нет. - Я сел, протирая глаза. - Или есть? Или все-таки эта страна тоже принадлежит им?

- Нет у них никакой страны! Только один полис. А весь Пелопоннес принадлежит нам! И ни в какой мы сейчас не в Спарте. Она куда южнее, далеко отсюда.