Игорь Забелин - Загадки Хаирхана (Записки хроноскописта)

- Потому и написано: "Вернись, и все скажу тебе"! Отец хотел передать блудному сыну тайну зарытых сокровищ! - вскричал Петя. - Вы убедились теперь, что я на правильном пути?!

- Петя, милый, вы все-таки не наследник Хачапуридзе. Ведите себя сдержанней, - сказал Брагинцев резко.

Березкин перебрал несколько формулировок и получил ответ. Сын ли с отцом изображены на амфоре и вазе, хроноскоп выяснить не смог, нэ по характеру изображения он определил, что стоящий человек старше сидящего. Стало быть, версия Брагинцева получила дополнительное подтверждение.

- Удовлетворены?

- Почти. А может ли хроноскоп расшифровать смысл перечеркнутой восьмерки?

Задание показалось мне слишком неопределенным для хроноскопа, но аппарат справился с ним моментально: на экране появилась... пчела. Да, пчела, или, во всяком случае, перепончатокрылое насекомое, в высшей степени похожее на самую обычную пчелу...

Брагинцев расхохотался... Я даже не подозревал, что он способен так заразительно и весело смеяться.

- Ваш хроноскоп изумителен, - сказал он сквозь смех. - Просто изумителен. Кстати, пчела - символ, который вполне мог устроить главу купеческого дома: соты наполняются по капельке, как и купеческая казна. Те самые соты, что изображены на плане!

- Боюсь быть навязчивым, - сказал я Брагинцеву, - но мне и Березкину хотелось бы знать, что привело вас к нам, почему вдруг вам понадобился сравнительный анализ двух столь разных сосудов?

- Видите ли, торговый дом Хачапуридзе загадочно окончил свое существование в самом конце шестнадцатого столетия. Я еще плохо представляю себе возможности хроноскопа, но подумал, не обнаружит ли он причину?

- Вы интересовались историей дома Хачапуридзе? - поразился Петя. - Вы?

- Немножко, - сказал Брагинцев. - Собственно, интересовался не я, а мой хороший знакомый - историк Месхишвили. Помните "беленького старичка" в Хосте, который прочитал надпись на амфоре и рассказал о Хачапуридзе? Это великолепный знаток средневековой Грузии, но даже ему непонятен крах процветающего торгового дома.

- Значит, вы хотели помочь Месхишвили?

- Да. Но, судя по результатам, едва ли что-нибудь получится. Впрочем, мне известен еще один сосуд с аналогичным сюжетом.

- Он у вас дома?

- Нет, он в Кремле, в фондах Оружейной палаты.

- И его можно заполучить?

- Конечно, и для этого не нужно идти в Кремль. Я принесу его в институт. Человеческий глаз все-таки не сравнится с хроноскопом.

Брагинцев и Петя ушли, унеся с собой венецианскую вазу.

Некоторое время после их ухода мы сидели молча.

- Итак, еще одно действующее лицо, - вздохнул Березкин. - Месхишвили.

- По-моему, Брагинцев чего-то недоговаривает...

- Возможно, но я чувствую, что мы ввязываемся еще в одну запутанную историю, а вести параллельно два сложных расследования... Ни к чему это, совсем ни к чему.

Потом Березкин подошел к Петиной амфоре, оставленной у нас, и потрогал пальцами перечеркнутую восьмерку.

- "Человеческий глаз все-таки не сравнится с хроноскопом", - повторил он слова, сказанные Брагинцевым. - А их и не надо сравнивать. Каждому свое. Итак, любящий отец напоминает сыну о собранных им богатствах, посылая символическую пчелу. Есть своя логика в таком объяснении, но вся беда в том, что эта пчела не смогла бы отлететь и на два шага от улья.

- Почему? - удивился я.

Березкин посмотрел на меня с сожалением.

- Я думаю, ты заметил. У нее же несимметричные крылья. И на амфоре, и на вазе.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

в которой мы, ожидая ответа от Мамаду Диопа, продолжаем расшифровку сюжета, запечатленного на амфоре, венецианской вазе и еще на одной серебряной вазе; в этой же главе хроноскоп проводит расследования, которые хотя и приоткрывают некоторые тайны серебряной вазы, но заканчиваются трудно объяснимым курьезом.

Я чувствую по складу повествования, что местами невольно бросаю на Брагинцева тень, хотя ничего более нелепого невозможно вообразить. Я пересмотрел предыдущие страницы, кое-что смягчил, а кое-что даже вычеркнул, но не уверен, что достиг желаемого результата. Во всяком случае, прошу не переносить недостатки рассказа на человека, о котором рассказывается, тем более, что человек этот очень симпатичен и мне, и Березкину.

Едва переступив порог рабочего кабинета Березкина, Брагинцев - он держал в руках сверток - сказал, что стыдится своего собственного эгоизма.

- Я же знаю, что вы заняты расследованием африканской истории, сознаю, что у вас масса дел и навязываюсь со своими вазами, с каким-то торговым домом Хачапуридзе...

- Очень хорошо, что навязываетесь, - сказал Березкин, интонационно взяв в кавычки последнее слово. - Расследование африканской истории нам пришлось временно прервать, а вазы ваши как будто тоже обещают любопытное. В свертке у вас третья ваза?

- Да, про которую я говорил.

Брагинцев разорвал плотную бумагу, скомкал ее и бросил в мусорную корзину.

- Снова Венеция, - сказал он. - Снова конец шестнадцатого века.

Почему-то я внутренне вздрогнул при этих словах. Что за наваждение? И статуэтка из Дженне, и вазы в Москве, и амфора с затонувшего корабля... Трудно было допустить какую-либо связь между, скажем, серебряной вазой из Оружейной палаты и статуэткой из Дженне. И все-таки...

- Как видите, в данном случае художник воспользовался для сюжетного изображения чернью, или ниелло, как говорят в Италии, - сказал Брагинцев. Черневые изображения были широко распространены в ту пору.

С нашей же - хроноскопистов - точки зрения ваза была примечательна прежде всего многочисленными деформациями и даже пробоинами, таившими, наверное, немало интересного.

- Итак, продолжим сравнительный анализ почерков? - спросил Березкин Брагинцева и после его утвердительного ответа сформулировал задание.

Мы приготовились к положительному результату, и не ошиблись: хроноскоп вновь подтвердил, что образцом служила одна и та же рукописная строка.

- Ну, не наваждение ли? - сказал Березкин моими словами.

- Нет, отчего же, - улыбнулся Брагинцев. - Звенья одной цепи. И не забывайте, что в конце шестнадцатого столетия Хачапуридзе уже перестали заказывать вазы в Венеции...

- Продолжим хроноскопию, - сказал я Березкину. - Некогда вазу сильно помяло. Как ее выпрямляли?

- А зачем тебе это знать? - спросил Березкин.

- Пока не могу ничего объяснить. Но раз уж мы взялись за хроноскопию...

Березкин сформулировал задание, и мы увидели на экране сильные руки с длинными тонкими пальцами, выпрямляющие вмятины.

Я подошел к хроноскопу и еще раз осмотрел весьма массивную вазу. Да, только очень сильный человек мог руками распрямить металл, придать серебряной вазе прежнюю форму.

- Повтори, пожалуйста, задание, - попросил я Березкина, - но сделай акцент на руках.