Айзек Азимов - Роботы утренней зари [ Сборник]

— А я признаю, и он будет соблюдаться.

Амадейро покачал головой.

— У вас трогательная вера. Как он будет соблюдаться после того, как вы отойдете от власти.

— Я пока не намерен отходить.

— Как только Земля и ее Поселенцы станут сильнее, космониты испугаются, и вы долго не удержитесь у власти.

— А если вы разорвете договор, уничтожив Поселенческие Миры, и закроете ворота на Землю, станут ли космониты эмигрировать и заселять Галактику?

— Скорее всего, нет. Но если мы решим, что нам этого не надо, что нам и здесь хорошо, то не все ли равно?

— В этом случае Галактика не станет человеческой империей.

— Ну и что?

— Тогда космониты сойдут на нет, дегенерируют, даже если Земля останется в заключении и тоже сойдет на нет и дегенерирует.

— Излюбленная трескучая фраза вашей партии, Фастольф. Нет никаких доказательств, что такая вещь может случиться. Но, даже если это случится, это будет наш выбор. По крайней мере, мы хоть не увидим короткоживущих варваров, захватывающих Галактику.

— Вы всерьез намекаете, что желаете увидеть смерть космонитской цивилизации, лишь бы остановить Землю?

— Я не рассчитываю на нашу смерть, Фастольф, но, если случится худшее, тогда что ж, моя смерть не менее страшна, чем триумф этих недочеловеков, короткоживущих, пораженных болезнями существ.

— От которых мы произошли.

— И с которыми больше не имеем генетической общности. Разве мы черви, только потому, что миллиарды лет назад среди наших предков были черви?

Фастольф сжал губы и пошел к выходу. Ликовавший Амадейро не остановил его.

Дэниел не мог знать точно, что Жискар погрузился в воспоминания. Во-первых, лицо у Жискара не менялось, а во-вторых, он уходил в воспоминания не как люди. У него это не занимало много времени. С другой стороны, линия мыслей, которая заставила Жискара вспомнить прошлое, заставила и Дэниела задуматься о тех же давних событиях, в свое время переданных ему Жискаром. Жискар тоже не удивился задумчивости Дэниела.

Их разговор продолжался после необычной паузы, но продолжился по-новому, словно каждый думал о прошлом за двоих.

— Похоже, друг Жискар, что если народ Авроры теперь понимает, насколько он теперь слабее Земли и ее Поселенческих Миров, то кризис, предсказанный Илайджем Бейли, благополучно миновал.

— Похоже, что так, друг Дэниел.

— Ты старался привести к этому.

— Старался. Я удерживал Совет в руках Фастольфа. Я сделал все возможное, чтобы убедить тех, кто формировал общественное мнение.

— Однако, мне не по себе.

— Мне было не по себе на каждой стадии процесса, хотя я стремился не делать никому вреда. Я мысленно не прикасался ни к одному человеку, которому нужно что-то большее, чем самое легкое касание. На Земле я просто смягчал страх репрессалий, в основном у тех, у кого страх был уже смягчен, а я рвал нить, которая и так уже готова была порваться. На Авроре все было наоборот. Политические деятели не хотели поддерживать политику, ведущую к изгнанию их из комфортабельного мира, и я просто поддерживал это их нежелание и укреплял нить, которая чуть сильнее удерживала их. Это погружало меня в постоянное, хотя и слабое беспокойство.

— Почему? Ты подстрекал Землю к экспансии и не одобрял космонитов. Так и должно было быть.

— Так ли? Подумай, друг Дэниел, разве землянин стоит больше, чем космонит, хотя они оба люди?

— Есть разница. Илайдж Бейли считал, что пусть даже его собственный народ потерпит крушение, лишь бы Галактика была заселена. А доктор Амадейро думает, что пусть лучше зачахнут и Земля, и космониты, лишь бы в Галактике не распространились земляне. Первый надеялся на триумф либо одного, либо другого народа, а второй не хочет никакого триумфа. Разве мы не должны выбрать первого, друг Жискар?

— Да, друг Дэниел, похоже, что так. Но насколько сильно влияет на тебя ощущение особой ценности твоего бывшего партнера Илайджа Бейли?

— Я дорожу памятью о партнере Илайдже, а народ Земли — его народ.

— Я понимаю. Я говорю уже много десятилетий, что у тебя тенденция думать по-человечески, но я не уверен, что это комплимент. Хотя ты и стараешься думать подобно человеку, ты все-таки не человек и связан Тремя Законами. Ты не можешь повредить человеку, землянин он или космонит.

— Бывают случаи, друг Жискар, когда приходится выбирать между двумя людьми. У нас специальный приказ защищать леди Глэдию. Защищая ее, я могу быть вынужден нанести вред человеку, и я думаю, что при прочих равных условиях я охотнее немного повредил бы космониту, чтобы защитить землянина.

— Это тебе кажется. В действительности, тебя бы вели специфические обстоятельства. Ты обнаружил бы, что не можешь обобщать, — сказал Жискар. — Вот так и со мной. Подталкивая Землю и удерживая Аврору, я сделал для доктора Фастольфа невозможным убедить аврорское правительство поддерживать политику эмиграции и пустить в Галактику две распространяющиеся силы. Я не мог помочь! Но понимал, что и часть его трудов пропала даром. Это наполняло его отчаянием, и, возможно, ускорило его смерть. Я чувствовал это в его мозгу, и это было больно. И все-таки, друг Дэниел, если бы я не сделал то, что сделал, это сильно уменьшило бы земную способность к экспансии, не улучшив аврорского продвижения в этом направлении. Тогда доктор Фастольф потерпел бы двойное крушение — как с Землей, так и с Авророй, и доктор Амадейро оттер бы его от власти. Чувство поражения было бы для него еще сильнее. Я был глубоко предан доктору Фастольфу в течение его жизни, поэтому я выбрал тот курс действий, какой бы ранил его меньше, и по мере возможности не вредил бы другим индивидуумам, с которыми имел дело. Если доктор Фастольф постоянно расстраивался от своей неспособности убедить аврорцев и вообще космонитов идти на новые планеты, то он, по крайней мере, радовался активной экспансии землян.

— А ты не мог бы подтолкнуть оба народа: и землян, и аврорцев, чтобы полностью удовлетворить доктора Фастольфа?

— Мне это приходило в голову. Я рассмотрел возможность и решил, что не смогу. Чтобы склонить к экспансии землян, требовалось пустяковое изменение, не приносящее вреда. Для попытки сделать то же самое с аврорцами нужно было многое изменить, и это могло повредить. Первый Закон запрещает это.

— К сожалению.

— Да. Подумать только, что я мог бы сделать, если бы имел возможность радикально изменить образ мыслей доктора Амадейро! Но как я мог изменить его твердое решение противодействовать доктору Фастольфу? Это все равно, что силой повернуть его голову на сто восемьдесят градусов. Такой поворот самой головы, либо ее содержимого, мог бы с равной эффективностью убить его. Ценой моего могущества, друг Дэниел, является страшно разрастающаяся дилемма, в которую я постоянно погружаюсь. Первый Закон, запрещающий вредить людям, обычно имеет в виду физический вред, который мы легко видим и о котором можем легко судить. Но человеческие эмоции и повороты мыслей понимаю только я, и поэтому я знаю о более тонких формах вреда, хотя и не вполне понимаю их. Во многих случаях я вынужден действовать без настоящей уверенности, и это вызывает постоянный стресс в моих проводниках. И все-таки, я чувствую, что сделал хорошо. Я провел космонитов мимо критической точки. Аврора знает об объединенной силе, поселенцев, и будет вынуждена избегать конфликтов. Космониты должны понять, что применять репрессии уже поздно, и наше обещание Илайджу Бейли в этом смысле выполнено. Мы поставили Землю на курс к заполнению Галактики и образованию Галактической Империи.