Роджер Желязны - Создания света, создания тьмы. Остров мертвых. Этот бессмертный

— Но я тебя напугал?

— Да.

— Очень?

— Очень.

Я допил свой коньяк, пыхнул сигарой, рассматривая Флориду и вторую белую луну под названием Бильярдный Шар.

— Но сегодня, — промолвила она, беря меня за руку, — ты забудешь про ненависть.

Она не распечатала конвертов и потягивала вторую порцию виски, также рассматривая Флориду и Бильярдный Шар.

— Когда ты улетаешь?

— Завтра, едва забрезжит утро.

— Боже, ты стал поэтом.

— Нет, я стал тем, чем есть.

— Это я и говорю.

— Не думаю, но приятно было провести время в вашем обществе.

— Становится прохладно, — она допила виски.

— Да.

— Нужно согреться.

— И я не прочь.

Я выкинул сигару, мы поднялись, и она поцеловала меня. Я обвил рукой ее голубую искрящуюся талию, и мы покинули бар. Пройдя под аркой, мы вернулись в дом, который вскоре должны были покинуть.

Очевидно, состояние, которое я приобрел на пути к себе настоящему, сделало меня тем, чем я стал, то есть в некотором роде параноиком. Но нет. Это слишком просто.

Таким образом я легко бы мог объяснить приступы малодушия, посещающие меня всякий раз, когда я покидаю Вольную. После чего можно повернуть на сто восемьдесят градусов и сказать, что это совсем не паранойя, так как действительно имеются люди, жаждущие добраться до моей глотки. И поэтому я один вместе с моей планетой могу противостоять любому правительству или отдельному лицу, если они пожелают до меня добраться. Им придется убить меня, а это весьма дорогостоящее предприятие, так как повлечет разрушение целой планеты. И даже на этот крайний случай у меня приготовлен запасной выход — правда, его не приходилось пока испытывать в рабочих условиях.

Нет, настоящая причина беспокойства не в мании преследования, а в обычном страхе перед смертью и небытием, что присуще всем людям, но в данном случае усилено в несколько раз. Хотя однажды я все-таки приподнял завесу за краешек и что это было — объяснить не могу. Но оставим этот предмет. Сейчас во всей обитаемой Вселенной только я да несколько секвой остались живым анахронизмом двадцатого века в нынешнем тридцать втором. Но, обладая бесстрастной пассивностью этих представителей растительного царства, я на собственном опыте убедился, что, чем дольше живешь, тем сильнее тебя охватывает чувство смертности всего живого. Следовательно, стремление выжить, занятие, о котором я раньше рассуждал только в терминах теории Дарвина и относил к развлечениям низших видов, становится основной заботой. А джунгли теперь стали значительно сложнее, чем во времена моей молодости. Теперь у нас полторы тысячи обитаемых миров, на каждом — собственные способы лишить человека жизни, чрезвычайно легко экспортируемые в эпоху, когда путешествие между небесными мирами на требует времени вообще. Добавьте к этому семнадцать внепланетных разумных рас, четыре из них, как мне кажется, превосходят людей в умственном отношении, а семь или восемь — также дураки, как и люди, ’ и у них тоже свои способы лишать разумное существо жизни, мириады обслуживающих нас машин, ставшие такими же привычными, как автомобиль в мою молодость, — и они по-своему способны убивать людей, плюс новые болезни, новые виды оружия, новые яды и новые хищные животные, новые предметы ненависти, жадности, похоти и прочих пагубных привычек — и они тоже могут убивать. Потом есть еще множество, превеликое множество мест, где ничего не стоит потерять драгоценную жизнь. Я видел и сталкивался с множеством образцов этого нового богатства в силу моего несколько необычного занятия, и только двадцать шесть других людей во всей Галактике могут знать о них больше, чем знаю я.

Поэтому мне страшно, хотя никто не стреляет в меня сейчас, как тогда, за две недели до моего прибытия в Японию, куда меня направили на отдых и лечение, и где я увидел Токийский залив. Когда же это было? Да, двенадцать веков назад. Недолгий срок. Всего лишь жизнь.

Я улетел в самый темный предрассветный час, ни с кем не прощаясь. Правда, я помахал рукой неясной фигуре в контрольной башне, и фигура помахала мне в ответ, когда, припарковав свой багги, я пересекал взлетное поле. Но для него я тоже был только смутным силуэтом. Я нашел док, где припала к плитам покрытия «Модель-Т», поднялся на борт, уложил вещи и посвятил полчаса проверке бортовых систем, затем вышел наружу, чтобы осмотреть фазоизлучатели. И закурил мятную сигарету.

Небо на востоке пожелтело. Из-за далеких гор на западе докатился раскат грома. По небу ползло несколько тучек, и звезды все еще цеплялись за выцветшее ночное небо. Теперь они больше походили на капли росы, чем на конфетти.

«Нет, — подумал я, — сегодня этого не случится».

Запели птицы. Откуда-то появился серый кот, потерся о мою ногу и удалился в сторону птичьих голосов.

Бриз сменил направление, теперь он дул с юга, просачиваясь сквозь шелестящий фильтр леса на дальнем конце поля. Ветер нес утренние запахи влажной земли и живой листвы.

Когда я в последний раз затянулся сигаретой, небо уже порозовело. Большая голубая птица села на мое плечо. Я погладил ее хохолок и отправил своей дорогой.

Я шагнул к кораблю…

Носок ботинка зацепился за торчащий из плиты болт, и я едва не упал. Но успел ухватиться за распорку. И все-таки я упал на одно колено. И не успел подняться, как маленький черный медведь уже лизал мне лицо. Я почесал его за ухом, погладил по голове, потом хлопнул по огузку и встал на ноги. Медведь повернулся и направился в лес.

Я попытался сделать еще один шаг, но тут оказалось, что мой рукав зацепился в том месте, где распорка пересекалась со стойкой.

Пока я освобождал рукав, на плечо мое села еще одна птица и целая стая неслась из леса. Сквозь их крики я услышал новый раскат грома.

Все-таки это началось. Я как угорелый бросился к кораблю, едва не споткнувшись о зеленую крольчиху, сидевшую на задних лапках у люка и следившую за мной розовыми близорукими глазами. По плитам люка ко мне заскользила стеклянная змейка, прозрачная и сверкающая.

Я забыл пригнуться, стукнулся головой о верхний край люка и отшатнулся. За лодыжку меня схватила русошерстая обезьянка, подмигивая мне голубым глазом.

Похлопав ее по макушке, я высвободился. Обезьянка оказалась сильнее, чем я предполагал.

Я проскочил в люк, но крышку заело.

К тому времени, когда я наладил крышку, пурпурные попугаи выкрикивали мое имя и стеклянная змейка пыталась пробраться на борт.

Тогда я нашел электроввод и воспользовался им.

— Ну ладно, черт вас побери! — прокричал я. — Я улетаю! До встречи! Я вернусь!

Засверкала молния, грянул гром, в горах начиналась гроза, и она двигалась в мою сторону. Я освободил крышку люка.