Роджер Желязны - Создания света, создания тьмы. Остров мертвых. Этот бессмертный

— Гм, я не хотел оскорбить тебя. Я все еще не совсем понимаю психологию землян.

— И не только ты.

Я наблюдал, как гаснет день и тучи зашнуровываются на ночь. Скоро наступит время подтащить плот к воде и отправиться в путь по утихомирившимся водам. Лунный свет нам помогать не будет.

— Грин Грин, — произнес я. — В тебе я узнаю себя, потому что я, вероятно, стал более пейанцем, чем землянином. Я не думаю, что дело именно в том, что «я — настоящий», — это продолжение того, что уже было во мне. Я тоже могу убивать, как делал бы ты, и я также буду держаться моей пайбадры, разверзнись хоть земля, хоть небо.

— Я знаю, — промолвил он, — и уважаю тебя за это.

— Я вот что хочу сказать, когда все закончится, и если мы оба доживем до конца, я мог бы найти в тебе друга. Я мог бы ходатайствовать за тебя перед другими Именами, чтобы они дали тебе возможность нового посвящения. Я был бы рад видеть высшего жреца странти с Именем Кирвара Четырехлицего Отца Всех Цветов.

— Ты пытаешься узнать мою цену, землянин?

— Нет. Я делаю разумное предложение. Думай, как здесь подсказывает тебе твоя совесть. И все же, ты не нанес мне пайбадры.

— Пытаясь убить тебя?

— Из-за ложной пайбадры. Это меня не волнует.

— Ты знаешь, что я могу покончить с тобой, когда захочу.

— Я знаю, что ты так думаешь.

— Мне казалось, что я надежно защитил эту мысль.

— Это результат дедукции, а не чтения мыслей.

— Ты действительно во многом как пейанец, — проговорил он немного погодя. — Я обещаю не убивать тебя и отсрочить месть, пока мы не рассчитаемся с Шендоном.

И мы сидели и ждали, пока не наступит ночь. И она наступила.

— Пора, — сказал я.

— Пора, — откликнулся он, мы поднялись и подняли плот с двух сторон.

Мы отнесли его к воде и опустили в теплые волны.

— Весла взял?

— Да.

— Тогда с Богом.

Мы забрались на плот, установили равновесие и начали грести и отталкиваться о дно.

— Если он выше взяток, — спросил Грин Грин, — то почему продавал твои секреты?

— Если бы мои люди заплатили ему больше, он продал бы противоположную сторону.

— Тогда почему нельзя подкупить его сейчас?

— Потому что он мой соплеменник и ненавидит меня. Вот и все. Такая пайбадра не продается.

Тогда я думал, что я прав.

— В сознании землян всегда присутствуют темные области, — заметил он, — Мне всегда хотелось узнать, что там творится.

— И мне тоже.

Неожиданно появилась луна, за тучками возникло расплывчатое световое пятно, которое медленно поплыло к зениту.

Рядом с плотом тихо плескалась вода, и маленькие волны разбивались о наши ботинки. Нам вслед с берега полетел прохладный ветерок.

— Вулкан успокоился, — вымолвил Грин Грин. — О чем вы говорили с Белионом?

— Так ты, значит, заметил?

— Я несколько раз попытался войти с тобой в контакт, и я понял то, что обнаружил.

— Белион и Шимбо ожидают. Потом будет быстрый выпад, и один из них получит удовлетворение.

Вода была черной, как тушь, и теплой, как кровь. Остров высился угольной горой на фоне сероватой беззвездной ночи. Мы отталкивались, пока дно не ушло от нас вниз, тогда мы снова начали грести, тихо и осторожно. У Грин Грина была пейанская любовь к воде. Я чувствовал это по тому, как он двигался, по тем клочкам эмоций, которые я улавливал.

Путь через лик темных вод… Чувство было жутковатое — из-за всего, что это место для меня значило, из-за той струны, что была тронута во мне, когда я его благоустраивал. Здесь отсутствовало чувство мирного ухода, как в Долине Теней. Это был скорее обух мясника в конце загона. Я ненавидел его и боялся. Я знал, что у меня не хватит духу повторить его еще раз. Это было одно из тех творений, что случаются раз в жизни, и лучше бы они не случались. Этот путь через черное озеро означал для меня столкновение с чем-то, чего я сам не понимал и не принимал. Я плавал себе по Токийскому заливу — и вдруг передо мной ответ на все вопросы: нависает над головой туча, куча остатков всего, что тонет и не возвращается на берег, мусорный контейнер для всего, что осталось от прошлого, которое не вернешь, место, символизирующее бесплодность всех изменений, плохих и хороших, камень, дробящий ценности, вот он, дает нам знать о бесполезности жизни вообще, которая в один день должна быть окончена. У меня под ногами плескалась теплая вода, но я дрожал в ознобе и сбился с ритма. Грин Грин коснулся моего плеча, и мы снова начали грести в лад.

— Зачем ты создал его, если так ненавидишь? — спросил он меня.

— Мне хорошо платили, — ответил я. — Бери влево. Активнее. Пойдем через черный ход.

Наш курс изменился, и мы начали забирать к западу. Я греб потише, он усилил работу веслом.

— Черный ход? — удивился он.

— Да, — буркнул я и не стал вдаваться в подробности.

Когда мы приблизились к острову, я прекратил всякие раздумья и стал механическим устройством, как и всегда делаю, если думать приходится сразу слишком о многом. Я греб, и мы скользили сквозь ночь, и скоро среди темноты справа по борту выросла громада острова. Его таинственные огни мерцали во тьме. Впереди на вершине конуса вулкана горел огонь, его свет пересек наш путь, бросая слабый красный отсвет на прибрежные скалы.

Мы обогнули остров и начали подплывать к нему с севера. Несмотря на темноту, я словно видел весь северный склон, как днем. На карте памяти отпечатались все его шрамы и зубцы, на кончиках пальцев я ощущал шероховатость его камней.

Мы очень осторожно подплыли ближе, и я тронул черную скалу веслом. Мы держались под стеной, пока я смотрел вверх, после чего тихо прошептал:

— На восток.

Несколько сотен ярдов — и мы оказались у места, где был упрятан мой «ход». Внутри скалы шла расщелина-труба сорока футов, где, упираясь спиной и ногами, можно было взобраться на узкий уступ, откуда, пройдя по узкому карнизу в шестьдесят футов, добраться до «лестницы» из скоб, ведущей наверх.

Я объяснил все это Грин Грину, и он занялся плотом, а я отправился наверх. Затем полез и он, без жалоб, хотя его плечо наверняка сильно болело.

Когда я добрался до верхушки трубы, то взглянул вниз, но плот различить уже не смог. Я сообщил об этом Грин Грину, и он облегченно вздохнул. Я подождал, пока он взберется наверх, и помог ему выкарабкаться из расщелины. После этого мы двинулись вдоль выступа в восточном направлении.

На это ушло примерно пятнадцать минут, и снова перед нами лежал путь наверх. Первым опять пошел я, объяснив, что взбираться предстоит пятьсот футов, пока не достигнем следующего выступа. Пейанец вздохнул еще раз и последовал за мной. Скоро руки у меня начало саднить, и, когда мы выбрались на выступ, я улегся плашмя, закурив сигарету. Через десять минут мы двинулись дальше. К полуночи, без несчастных случаев, мы выбрались на верхушку берегового склона.