Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 4. Больше чем огонь. Мир одного дня

— Почему же мне раньше об этом не говорили?

— Напрасно ты так возмущаешься. Люди могут заметить. Не говорили, потому что в этом не было надобности. Ты же знаешь, мы стараемся свести все взаимные связи до минимума. Атлас рассказывала о Касторе одной только мне, да и то в — немногих словах, и делала это на разных приемах и общественных мероприятиях. — Энтони помолчала немного, потом опять перегнулась через стол и заговорила еще тише: — Приказано его каменировать и спрятать тело, если это возможно. Если невозможно — убить его.

Кэрд слегка вздрогнул, потом вздохнул:

— Я знал, что когда-нибудь до этого дойдет.

— Мне это отвратительно, — сказала Тони. — Но этого требует общее благо.

— Благо иммеров, ты хочешь сказать.

— Не только. Кастор безнадежный маньяк и представляет опасность для всех, кто попадется ему на пути.

— Я никогда еще никого не убивал.

— Но ты способен на это. И я способна.

Кэрд потряс головой:

— Да, так показали наши психотесты, но они ведь не на сто процентов точны. Я узнаю это, только когда должен буду сделать — и, возможно, не смогу.

— Сможешь. Ты поймаешь его и сделаешь то, что должен будешь сделать. Послушай, Джефф…

Она положила ладонь на его руку и посмотрела ему в глаза. Он замер.

— Я… — Она прочистила горло. — Я получила сегодня решение совета… насчет Ариэль. Мне жаль, искренне жаль, Джефф. Но…

— Ей отказано!

Тони кивнула:

— Они говорят, что она слишком нестабильна. Психопроекция показала, что она чересчур обременена социальной ответственностью. Рано или поздно она сломается и выдаст все властям. А если не сделает этого, то ее ждет психический срыв.

— Они не могут знать этого наверняка, не могут, — бормотал Кэрд.

— Вероятность достаточно велика. Они не вправе рисковать.

— И апеллировать сейчас бесполезно, — хрипло заметил он. — Не тот случай. Скажи мне — это решение окончательное или можно снова к ним обратиться через пять лет? В конце концов, Ариэль только двадцать. Может, она еще повзрослеет.

— Можешь тогда попытаться еще раз. Однако психопроекция…

— Довольно, — сказал он. — У тебя все?

— Прошу тебя, Джефф. Не так уж все плохо. Ариэль вполне может быть счастлива, и не будучи иммером.

— Ариэль, но не я — только это, полагаю, значения не имеет. Сначала они отвергли Озму, теперь — Ариэль.

— Ты же знал, становясь иммером, что такое возможно. От тебя ничего не скрыли.

— Ну, теперь-то у тебя все?

— Давай, Джефф — убей гонца, принесшего дурную весть.

Он погладил ее руку:

— Ты права, а я нет. Просто… мне так обидно за нее.

— И за себя тоже.

— Да. Можно мне теперь уйти?

— Да. Ох, Джефф, только не плачь!

Он достал из сумки платок и вытер слезы.

— Наверное, тебе сейчас лучше побыть одному, Джефф.

Она встала из-за стола, он тоже. Он пропустил ее вперед, поскольку она была выше по званию. Когда она остановилась, чтобы кассир мог вложить счет в ее опознавательный диск, он прошел к выходу, сказав тихо:

— До встречи, Тони.

— Не забывай докладывать, — сказала она ему вслед.

По рации, встроенной в часы, он вызвал из участка машину, услышал, что придется подождать двадцать минут, и остановил такси. Несколько кредиток, не велика важность. Однако, сев в машину, он пожалел, что не стал ждать. Он с трудом сдерживал слезы — в роботокаре он мог бы выплакаться вволю.

К участку он подъехал уже с сухими глазами. Прошел к себе в кабинет и доложился Уолленквисту — майора разбирало любопытство по поводу его встречи с Хорн, но он не смел задавать инспектору слишком много вопросов.

Гриль исчез бесследно, словно провалился в древние заброшенные катакомбы метро и канализации. Возможно, именно туда он и ушел. Десять патрульных с сержантом во главе сейчас разыскивали его на самом глубоком известном участке под университетом Йешива. Пока что они обнаружили только пробитый человеческий череп — похоже, давний, — несколько громадных крыс и две почти неразличимые надписи двадцать первого века:

НЕНАВИЖУ ГРАФИТИ Я ТОЖЕ, А ЕГО БРАТ ЛУИДЖИ ХРЕН МОРЖОВЫЙ

И Рутербик скрылся, точно кролик в зарослях вереска.

Сменщица Кэрда, детектив-инспектор Барнуолт, пришла в три часа. Он ввел ее в курс дел, и они немного поговорили о попытках молодежи вновь ввести в моду брюки.

— Мне не нравится, — сказала Барнуолт. — Эти штаны такие тесные, так обтягивают. Я пробовала и почувствовала себя неловко. Не знаю, по-моему, так одеваться аморально.

Кэрд засмеялся:

— Я слышал, что в среду штаны уже носят все — и молодые, и старые.

— Ну, что с этих средовиков возьмешь, — пожала плечами Барнуолт.

Кэрд приехал на велосипеде домой, зашел к Озме в студию — она раскрашивала осу — и пошел в комнаты. Посмотрел выпуск новостей — ничего нового, — потом позанимался на тренажерах в подвале. Принял душ и надел широкую белую блузу с оранжевым поясом, белый воротник-брыжи и изумрудно-зеленый кильт. Пришла Озма и покрасила ему ноги в желтый цвет. Обулся он в высокие, до щиколоток, бордовые башмаки. Когда они с Озмой поели, он немного подкрасил губы и выбрал себе широкополую шляпу с высокой конической тульей и искусственным бордовым пером.

Озма надела белую шапочку с длинным красным козырьком, из клипс в ее ушах свисали синтетические орлиные перья, глаза она подвела зеленым и зеленым же накрасила губы, нарумянила щеки, на ней была широкая прозрачная блуза, блестящая зеленая юбка колоколом до пят, красные чулки с блестками и ярко-зеленые туфли на высоких каблуках. Множество колец на пальцах и алый зонтик завершали ее туалет.

— А твой где? — спросила она.

— Мой что?

— Твой зонтик.

— В прогнозе сказали, что дождя не будет.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем речь. К вечернему костюму обязателен зонтик.

— И ты будешь несчастна, если я его не возьму.

— Не то что несчастна, мне просто будет неловко.

— И это называется не признающая условностей артистическая натура. Что ж, ладно.

В семь часов они вышли из дома, каждый с большой наплечной сумкой, и сели в такси. Когда они приехали, огромный вестибюль музея уже заполняли гости, все с коктейлями или чем-то покрепче в руках, стоящие и болтающие тесными кучками или бродящие от группы к группе. Фатические линии общения, как выразился один антрополог двадцатого века, функционировали исправно. Все говорили, и никто никого не слушал.

Поздоровавшись с хозяевами, Кэрд и Ван приобщились к спеси целевиков. Наскучив ими, Кэрд переместился в гордыню давленщиков, а Озма — в суп супернатуралистов. Последние были не художники вышеназванного направления, а новая школа, приверженцы которой стремились показать себя реалистически не только снаружи, но и изнутри. По их замыслу, одна половина головы должна оставаться такой, какой ее видит глаз, другая же — служить окном в глубины: кожа удаляется, череп удаляется, виден мозг, то, что в мозгу, и темная тень подсознания.