Владимир Заяц - Тяжелые тени

- А ну, пошел!

Владимир повел широкими плечами и сказал:

- Еще раз прикоснешься, пополам переломаю!

Смотритель отступил.

- Ладно, ладное - проговорил он, не скрывая испуга. - Уже и дотронуться нельзя. Как девица какая.

Они спустились по выщербленным ступеням в прохладный подвал.

Смотритель подошел к ближайшей камере и, откинув кусок толстой резины, заглянул в глазок.

Загремев связкой ключей, он с ловкостью фокусника извлек нужный. Дверь с тоскливым скрипом отворилась, и Владимир оказался в камере.

19

Тело ныло, болело. Философ застонал. Закрыв глаза, он тихонько помотал головой. От этого незначительного движения затошнило, виски сдавило недобрыми руками. Он ощущал неприятную тяжесть в правом подреберье. Месяц прошел, а все дает себя знать "спецобработка".

Камера... Похоже на камеру хранения, только наоборот. В камере хранения сохраняют нужные кому-то вещи, а здесь - никому ненужных людей.

Глупо. Глупо, глупо, глупо! Зачем эта выходка на космодроме? Ребяческая совершенно! На что он надеялся? На то, что в ответ на его провокационные обвинения мудрые земляне мгновенно найдут добрые и неотразимые доводы; погладят его, издерганного, по голове; утрут нос.

Философ всхлипнул. Совсем нервы ни к черту!

Камера... Привычное место. Сколько здесь передумано, написано. Тоскливо? Одиноко? Да! Зато никто не мешает думать и работать. Вот только с бумагой и письменными принадлежностями туговато.

Наука землян... Наука вообще... Не в ней, наверное, дело. Тогда в чем? Разве не наука, не техника - зверь, алчущий душу человеческую? Но тогда почему случались зверства в прошлом? Откуда костры дотехнического прошлого?

О Логос! Великий Логос! Всегда, во все времена вопросов было больше, чем ответов. Даже для философов. А может быть, для философов - прежде всего. Стоит ли тогда искать ответы, тем самым множа вопросы? Стоит! Задача философа - умножать мудрость, не давая лавине новых сведений погребать познание.

Ответы... Философ вдруг смешливо фыркнул забавному парадоксу. Ответы, система ответов и есть наука или хотя бы начало ее. Но если ответы наука, а наука - зло, то, стало быть, и вопросы задавать не стоит? Потому как задающий вопросы уже тем самым стал на стезю зла. И правы те, кто пытался изолировать любителей задавать вопросы от прочих людей?

Чтобы добыть ответ на любой из вопросов, нужна логика. Логика основной прием в добыче достоверных знаний, орудие для вылущивания закономерностей из кажущегося хаоса событий. Но зачастую логика не срабатывает. С ее помощью не всегда удается выбраться из теоретического тупика, как нельзя выбраться из болота, потянув себя за волосы. Возникают порочные, замкнутые сами на себя логические цепочки.

Где же выход? Не в признании ли возможности существования иной логики, более высокой ступени - Металогики? Альтернативное решение - признание реальности нереального, возможности существования божественной иррациональной субстанции - того же Логоса.

Как на плоскости любые прямые обязательно пересекаются, а в многомерном пространстве это вовсе не обязательно, так и примитивные, ничего не объясняющие цепочки обычной логики должны быть заменены Металогикой, обладающей выходом в пространство истинного знания.

Если логика отличается от Металогики, то и выводы, получаемые с помощью последней из очевидных фактов, могут противоречить выводам, получаемым с помощью обычной логики, а значит, и здравому смыслу. И здравый смысл с ограниченностью педанта будет настоятельно утверждать, что Металогика система ложных приемов, неадекватных реальной действительности.

Интересный вывод! Этот вывод - о возможной ложности обычной логики сделан с помощью обычной "плоскостной" логики, а потому может быть ошибочным. Философ возбужденно потер руки. Он уже не чувствовал боли, терзающей его тело.

Есть ли иной выход? Есть. Второй выход заключается в признании иррациональной сущности бытия. Так... Хорошо... Надо попытаться это обосновать!

Итак, человек умирает, и тело его, растворяясь, распадаясь на молекулы и атомы, становится частью окружающей природы. Не так ли и индивидуальная душа человеческая? Человек умирает, а бессмертная душа его сливается со всеобъемлющей духовной Сущностью.

Исключить данное предположение с помощью логики нельзя. Во-первых, неясно, насколько логична логика. Во-вторых, где начинается религия, там кончается царство разума и науки и начинается царство слепой веры. Оперировать логикой в царстве иррационального, по сути, в царстве абсурда - бессмысленно. Поэтому я вынужден предпочесть науку, логику и попытаться разработать основы Великой Металогики. В противном - иррациональном случае - нет субстрата для применения основного орудия науки - логики. А я это не приемлю. Я этого не хочу!

Ну и ну! Размышлял, размышлял - и вдруг, вместо ожидаемого разумного вывода - "хочу", "не хочу". Неужели выбор между наукой и религией только дело вкуса, то бишь проблема сугубо этическая? Снова логический тупик!

Чего-то тут недостает! Чего-то существенного. Не исключено, что это выделение контрольной стандартной сущности, которая бесспорна. Эта сущность может служить мерилом всех прочих.

Записать! Быстрее записать!

Философ выхватил огрызок карандаша из одного кармана и мятый клочок бумаги - из другого. Щуря слезящиеся глаза, он принялся набрасывать неразборчивыми каракулями осенившие его мысли.

Темнело. В углу камеры шевелилось что-то, похожее на кучу тряпья. Это философ устраивался на ночлег и, проклиная насекомых, зверски чесался.

Солнце ушло далеко от окна, и в камере воцарились сумерки, напоминающие поздний вечер.

В стену звонко ударил условный тюремный стук - захотелось пообщаться давнему идеологическому противнику философа. В прошлый раз философа отправили в очередную отсидку как раз из-за некоторых рискованных положений, выдвинутых им против своего противника. Тот всегда был консервативнее. Однако на сей раз даже консервативные взгляды оказались чересчур левыми. Что поделаешь, судьба переменчива.

Философу не хотелось ввязываться в спор. Он зевнул, закрыл глаза, но уснуть ему не удалось. В коридоре послышались шаги смотрителя и еще чьи-то - чужие. У его камеры шаги замерли. Дверь отворилась, и в камеру, пригнувшись, вошел человек огромного роста. Философ сразу признал в нем землянина, которого он видел на космодроме.

В камере было сумрачно, и Володя некоторое время стоял неподвижно, привыкая. Когда глаза привыкли, он увидел, что на низких нарах сидит чем-то знакомый фирболжец - полный, коренастый, со взлохмаченной курчавой шевелюрой. Он исподлобья наблюдал за гостем.

В стене родился мелкий частый стук. Фирболжец выслушал серию ударов, сам отстучал ложкой краткий ответ и снова повернулся к Владимиру.