Джон Уиндем - Том 5. Жизель. Ступай к муравью

Я колебался. Похоже, шок, каковы бы ни были его причины, вытравил из памяти несчастного целый кусок протяженностью лет в пятьдесят. Может быть, подумал я, если мы поговорим с ним о делах наверняка знакомых и важных для него, это всколыхнет его память.

Я постучал по столешнице.

— Ну, вот это, к примеру, и есть пластмасса, — сказал я.

Старикан внимательно изучил покрытие стола и даже поцарапал его ногтем.

— Я не назвал бы его пластичным. Оно очень прочное.

Я постарался объяснить.

— Это вещество было пластичным, до того как отвердело. Существует множество видов пластмасс. Вот эта пепельница, материал, из которого изготовлено покрытие сиденья вашего стула, дождевик вон той дамы, ее сумочка, ручка ее зонтика… десятки вещей, окружающих вас… даже моя рубашка и та соткана из пластиковых нитей.

Он не отозвался сразу же, а сидел, со все возрастающим интересом переводя взгляд с одного названного мной предмета на другой. Наконец он снова повернулся ко мне. На этот раз его взгляд вонзился в мои глаза с необычайной силой. Голос старика немного дрожал.

— А это действительно 1958 год?

— Конечно, — заверил я его. — А если вы не верите собственной записной книжке, то вон там, за стойкой бара висит календарь.

— Вот почему нет лошадей, — прошептал он почти неслышно. — И деревья в сквере стали такими большими… сон никогда не бывает столь логичным… во всяком случае, до такой степени. — После паузы он внезапно воскликнул: — О Господи! Если это действительно так… — Он снова повернулся ко мне, но в глазах у него теперь горела жажда знания. — Расскажите мне об этих пластмассах!

Я ведь не химик и в подобных делах разбираюсь не лучше первого встречного. Однако поскольку старик явно заинтересовался, а мне казалось, что знакомый вопрос может помочь разбудить его память, то мне оставалось лишь продолжить начатое.

Я указал на пепельницу.

— Ну, к примеру, этот материал похож на бакелит. Если не ошибаюсь, это одна из самых ранних термореактивных пластмасс. Некто по фамилии Бакеланд запатентовал ее, как мне кажется, около 1909 года. Имеет какое-то отношение к фенолу и формальдегиду.

— Термореактивная? Что это такое? — спросил старикан.

Я постарался ответить как можно понятнее, а затем попробовал выложить то, что знал понаслышке о молекулярных цепях и сочетаниях, полимеризации и прочем, упоминая попутно их некоторые характеристики и виды использования. При этом у меня отнюдь не возникло ощущения, будто я пытаюсь обучать собственную прабабку. Напротив, мой собеседник слушал с огромным вниманием, повторяя время от времени какое-нибудь слово, как будто хотел зафиксировать его в своей памяти. Подобное внимание к моим словам приятно щекотало мое самолюбие, но я не замечал никаких признаков того, что они хоть сколько-нибудь оживили память старика.

Мы, вернее, я, должно быть, говорили около часа, и все это время он сидел внимательный и напряженный, крепко сжимая руки. Затем я заметил, что стимулирующее воздействие бренди начало истощаться, и старик опять выглядел далеко не так, как хотелось бы.

— Знаете, я уверен, что мне следует проводить вас домой, — сказал я ему. — Может, вспомните свой адрес?

— Сорок восьмой номер на Харт-стрит.

— Нет, я имею в виду ваш нынешний адрес, — настаивал я.

Но он уже не слушал, хотя его лицо сохраняло выражение глубокой внутренней работы мысли.

— Если бы я мог вспомнить… если бы я мог все это вспомнить, когда проснусь, — бормотал старикан с отчаянием, скорее про себя, чем обращаясь ко мне. Затем он снова взглянул на меня. — Как ваше имя?

Я назвался.

— Это я тоже не забуду, если смогу, — заверил он меня вполне серьезно.

Я наклонился вперед и раскрыл его записную книжку. На первом листке было записано имя старика и адрес на Верхней Гросвенор-стрит. Я сложил вместе книжку с бумажником и вложил их ему в руку. Он автоматически спрятал их в карман, после чего продолжал пребывать в полной отключке, пока швейцар не вызвал нам такси.

Пожилая женщина, судя по всему домоправительница, открыла дверь роскошной квартиры. Я посоветовал ей позвонить врачу сэра Эндрью и остался там на то время, которое потребовалось, чтобы объяснить ей всю ситуацию, и в результате задержался до прихода доктора.

На следующий вечер я позвонил, чтобы узнать о состоянии здоровья сэра Эндрью. Мне ответил молодой женский голос. Женщина сказала, что сэр Эндрью хорошо выспался благодаря принятому снотворному, проснулся несколько усталым, но вполне в здравом уме, без всяких признаков провала памяти. Врач не видит никаких причин для беспокойства. Она поблагодарила меня за заботу о нем и за то, что доставил его домой. На этом все и кончилось.

По правде говоря, я практически забыл об этой истории, пока не увидел в декабрьском номере газеты сообщение о смерти старика.

Мистер Фраттон некоторое время молчал, затем затянулся сигарой, сделал добрый глоток кофе и выложил не слишком конструктивную мысль:

— Странное дело.

— Вот так же подумал и я… и так продолжаю думать и теперь, — отозвался мистер Астер.

— Я имею в виду, — продолжил мистер Фраттон, — что вы действительно оказали ему добрую услугу, но вряд ли, если вы меня извините, такую, за которую можно получить шесть тысяч однофунтовых акций, которые к тому же котируются сегодня по восемьдесят три шиллинга, да еще шесть пенсов в придачу.

— Точно, — согласился мистер Астер.

— Еще удивительнее, — продолжал мистер Фраттон, — что эта встреча имела место в конце прошлого лета. Однако завещание, содержащее пункт о вашем наследовании, было подготовлено и подписано семь лет назад. — Он опять задумчиво пососал сигару. — И я не думаю, что нарушу чье-нибудь доверие, если скажу, что предшествовавшее завещание было написано за двенадцать лет до последнего, но и в нем уже содержался тот же самый пункт. — Тут мистер Фраттон бросил на своего собеседника задумчивый взгляд.

— Сдаюсь, — сказал мистер Астер, — но уж ежели вы решили коллекционировать странности, то можете, пожалуй, приобщить к своей коллекции еще одну. — Он достал записную книжку и вынул из нее газетную вырезку. Заголовок вырезки гласил: «НЕКРОЛОГ. Сэр Эндрью Винселл — пионер производства пластмасс». Мистер Астер отыскал абзац где-то в середине текста и прочел: «Любопытно отметить, что в молодости сэр Эндрью не проявлял ни малейшего интереса к главной сфере своей дальнейшей деятельности. Более того, одно время он был членом фирмы лицензированных бухгалтеров. Однако в возрасте двадцати трех лет, летом 1906 года он внезапно и совершенно неожиданно для всех разорвал свой контракт и посвятил себя химии. В течение ближайших нескольких лет он сделал все свои важнейшие открытия, на основании которых и была воздвигнута впоследствии его громадная компания».