Алла Конова - Свет глубоких недр

В этот вечер обычная тренировка. Но вокруг фигуристов плотный кружок зрителей. Стоит и Александр.

«Как глупо, как глупо получилось с Ворониным! И что там Лелька напутала!..»

Падал снег не особенно обильный и очень медлительный.

Саше тяжело. Его бесит все. И почему они вдвоем?! После того, что произошло в. пещере, его раздражает присутствие Вадима. Как будто Вадим косвенно чем-то оскорбил его.

«Оказать ей: мне неприятно, что ты всегда с ним…» Сказать — по праву их любви. И не мог.

Зрители дружно аплодировали. Саша не заметил почему. Он видел только их вместе, совместный стремительный полет. Лелька гордо улыбается. Вадим влюбленно смотрит на нее.

Саша ругал себя: зачем он здесь, зачем поддался ее уговорам… А о разговоре у Воронина не хватало духу сказать.

Сегодня семейное торжество у Лели. Он приглашен. И, конечно, приглашен Вадим. После катка — туда…

Леля остановилась рядом.

— Тебе не холодно? Не надоело? Сейчас пойдем…

Снег усилился, засыпал лед. И фигуристам стало труднее. Включили прожектор, он вырезал среди падающего снега четкую полосу.

«Почему так трудно говорить с ней?»

В доме Лели их ждали.

Нарядная Ирина Ивановна казалась ненамного старше дочери. У нее довольно редкая профессия. Она тончайший знаток древнейших отложений Земли, того времени, когда живое едва вступало в свои права. Нет ни водорослей, ни бактерий… Формируется первичная клетка.

Ирина Ивановна проповедовала множественность путей развития органических соединений.

— Все равно где-то скрываются иные пути органики. Не может быть, чтобы они начисто исчезли с лица Земли! — Она не спешила приглашать гостей к столу: ждала Эдуарда.

— Где же ваш Шпак? — наконец с раздражением спросил Петр Петрович.

— Так мы его ждем? — недоуменно вмешалась Лелька. — Не стоит. Он не придет.

Она не стала распространяться о том, что перед вечером встретила Эдуарда. Он с двумя девицами поднимался в ресторан «Интурист». И не сразу заметил ее. А потом оглянулся, поднял руку.

— Приветик, Леля!

И уже из дверей крикнул:

— Мой шеф рвет и мечет. Требует тебя. Так что завтра в три к Воронину.

А барышни были накрашенные-перекрашенные, глупые-преглупые.

— Мы сегодня собрались, — начал Петр Петрович, разливая рюмки, — чтобы отметить день рождения чистейшего углерода-три. Новорожденному три года. Как сейчас помню. Достал из муфеля пробирку. Держу ее щипцами. Наклонил… Что тут было! Как смерч вырвался! Все рассеялось по комнате. Не собрал. Но знал: это «оно». Выпьем за углерод-три!

Петр Петрович пил и закусывал с явным удовольствием.

— В спектрах некоторых туманностей есть углерод-три. Спрашивается, почему он там устойчив? Почему он там возникает сам собою? А на Земле с таким трудом! Другие физические условия, конечно. Но только ли? А может быть, другой путь эволюции углерода? Нет конца и края органическим соединениям. И теоретически их невозможно ограничить. Ежедневно создают все новые и новые. Так будет всегда. Но у каждой органики своя собственная судьба.

— Есть планеты печальные и счастливые, — улыбаясь, вставила Ирина Ивановна.

— Вот и мы дошли до печальных планет, — подтвердил Петр Петрович. — Ты права, ты, как всегда, права, моя дорогая женушка. Печальные могут быть прекрасными. Соединения углерода дают удивительные формы, поражающие своим многообразием. Это бесконечность. Всегда можно получить новые производные. Представьте себе планету, застывшую, как сказочная царевна. Самые причудливые образования! Кристаллы розовые, зеленые, оранжевые — разные. Реки бензола, эфира… или спирта… Да! Да! Этого самого питьевого спирта…

Все рассмеялись.

— Массивы фенола с нежно-розовыми прожилками… А запахи…

— Не надо, папа, о запахах…

— А-а… Терпеть one можешь! Значит, не будет из тебя химика!

— Я и так гидрогеолог, папа. И останусь до конца своих дней гидрогеологом.

— Может быть, все застывшее. А возможно, и движение, поточные системы… Вещества взаимодействуют. Побеждают наиболее энергетически выигрышные реакции, потом системы… Вот вам и естественный отбор. Не так ли, Ира?

— Ты думаешь, обязательно возникнет жизнь?

— О! Нет! Далеко не обязательно, тем более в тех формах, в каких мы ее знаем. Но поточные системы могут быть! Раз возникнув, они обязательно станут соревноваться. И что из этого получится… Слишком много решений! Бесконечное множество ответов.

Вадим вспомнил виденное в гейзере и не мог не согласиться: тот мир незабываемо красив. Мертвый он? Застывший? Или есть движение, которое он не сумел уловить?

— Я понимаю, — продолжал профессор, — почему на Земле остался один путь развития органики — путь белка и нуклеотидов. Естественный отбор выделил наиболее устойчивые системы. Но, возможно, в глубинах Земли остались потерянные нити! Может быть, эти нити тоже устойчивые и тоже получили определенное развитие.

Без одной минуты три Леля открыла дверь лаборатории Воронина.

Она боялась, она очень боялась, но шла уверенно под любопытными взглядами женщин. Она никогда не видела Анатолия Ивановича, но безошибочно узнала его львиную гриву и массивные плечи.

— Здравствуйте.

Он ответил:

— Добрый день.

Указал рукой на стул и сразу же протянул ей ее записи, исчерканные красным карандашом.

— Ваша живопись?

— Моя…

Он захлопнул журнал и, постукивая пальцами по твердой обложке, категорически отрезал:

— Такого быть не может…

— Такое есть.

Он приподнял лохматые брови:

— Поймите, девушка, чудес не бывает. А это противоречит константам равновесия.

— Знаю.

— Как?!

— Мы с Эдуардом Шпаком знали, что эти данные противоречат термодинамике. Но при боры показывали именно это.

— Ах, так! — ехидно улыбнулся профессор. — Открытие, значит, сделали! Что-то вы слишком много наоткрывали! А не врут ли ваши приборы по вашей же вине?..

— Приборы были в полном порядке.

— «В полном порядке! В полном порядке!» Что толку, если в голове беспорядок! Где Шпак?

— Не знаю.

Резко нажал кнопку звонка. Подошла одна из женщин.

— Шпак здесь?

— Он не смог прийти: заболел.

— Ах, заболел! Я ему заболею! И зачем только шалопаев учат! Вы что кончали?

— Техникум.

— Техникум? — профессор этого не ожидал. — Почему только техникум?

Лелька покраснела..

— Вам сколько лет?

— Девятнадцать.

Профессор смягчился. И начал объяснять, как ребенку:

— Прибор без человека глуп. И нельзя механически записывать его показания.

Воронин так просто, так ясно объяснил ошибку, что она даже растерялась.

— Не огорчайтесь, девушка. — Он ласково улыбнулся.

И удивительно, что эта улыбка очень хорошо гармонировала с грубыми чертами его лица.