Алла Конова - Свет глубоких недр

— Все дается опытом. Перед экспедицией (а вы наверняка поедете!) вам хорошо поработать здесь.

Лелька порозовела от волнения.

— В девять начинаем работу. Временный пропуск надо заказать. Ваша фамилия?

— Логинцева Елена Петровна.

— Елена Петровна, — повторил он. Лельке выделили лабораторный стол, посуду, спектрофотометр.

На второй день появился Эдуард Шпак. Щеголеватый, модный, старательно причесаны рыжеватые вихры.

Лелька со своего места видела, как разговаривал он с профессором. Анатолий Иванович побагровел. Эдик глаз не поднимал.

Потом встал и направился к Лельке.

— Ну, как ты тут? Нравится?

И как это ни странно, но Лельке стало очень жаль его. Он без цели вертел в руках карандаш… И смотрел на угол стола. И неожиданно сказал:

— Старик хороший… Щедрый… Всю душу отдает.

Эдик работал в комнате рядом.

Но встречаться было некогда. Лелька не знала еще таких заполненных до отказа дней.

Вечером в сквере перед домом ее всегда ждал Вадим. Она отрицательно качала головой.

— И сегодня не могу. Не до катка! Я должна еще столько прочитать!

Он уходил, так и не поднявшись к ним в квартиру… Большой и неловкий… Уходил с грустью, немного виновато улыбался.

— Прости, что побеспокоил.

И не добавлял: мне тяжело без тебя. А потом и у него стало мало времени: начал учиться управлять лодками, предназначенными для экспедиции.

Леля не уверена, что профессор Воронин доволен ее работой. Ни слова одобрения и все новые и новые задания. Леля работала очень быстро и точно. Конечно, сказались многие часы, проведенные в лаборатории отца.

Старик однажды спросил:

— Где вы проходили практику по химии?

Она справедливо оценила это как высочайшую похвалу и гордо улыбнулась.

— У папы в лаборатории.

— Вы дочь…

Он замялся.

— Ирины?..

И не добавил отчества.

— Вы знаете маму?!!

Он не ответил.

А потом Леля часто ловила его взгляд, не внимательный, не изучающий, а скорее полный страдания.

Вечером Леля спросила у мамы:

— Ты знаешь Анатолия Ивановича?

Ирина Ивановна отодвинула рукопись, заложила карандашом место, где читала.

— Да, Лена, знаю…

И Лельке показалось, что это сказано с грустью…

— Помнишь Елену Воронину?

Вспоминать не надо. Подвиги героев Леля не забывает. Тем более героиня — школьная подруга мамы.

— Она дочь профессора… Я его никогда не видела. В шестом классе Лена приехала к нам, уже после того, как Анатолия Ивановича арестовали.

— Она одна у него?

— Был сын…

— Тоже погиб?..

Ирина Ивановна не ответила. Она не стала рассказывать дочери, что старший сын Анатолия Ивановича, тогда многообещающий аспирант, публично заявил: «Враг народа мне не отец».

А сейчас работает где-то доцентом.

Ирина Ивановна достала дочери фотографии, старые вырезки газет. Ира и Лена на новогоднем маскараде, Лена и Ира варят уху у костра. Линейка в пионерском лагере, и Лена поднимает флаг…

И наконец слова из камеры смертников:

«Дорогой мой папа, дорогая мамочка! Пусть для вас будет утешением, что я ничем не запятнала чистое имя Ворониных. Умираю и верю в победу. Да здравствует жизнь! Да здравствует моя Великая Родина!»

Девятнадцатилетнюю Елену Воронину немцы повесили на рассвете.

На старом газетном снимке — поздний зимний рассвет. Деревушка в сугробах. Наспех сколоченная виселица. Скорбные и суровые лица белорусских женщин…

Лелька входила в лабораторию Воронина, как в храм. И часто украдкой смотрела на Старика. Он одиноко возвышался в углу, громоздкий и мрачноватый. Почти не говорил, ни во что не вмешивался.

Но на всем лежал отпечаток его мысли. Он незримо присутствовал везде. Даже дома Леля его чувствовала.

Как-то Старик, будучи явно в хорошем расположений духа, подошел к ней и впервые заговорил о светящихся гротах Уйсучана, о необычных повадках кремниевой кислоты.

И вдруг набросился на Лельку:

— Почему вы не захотели институт кончать?

И, не дав возможности ответить, продолжал:

— Молодость! Молодость! И я в девятнадцать лет — только и знал, что футбол… Старый голкипер. Улыбаетесь… Не верите?

Нельзя было не улыбнуться, представив себе в воротах могучую и несуразную фигуру Воронина.

Такой голкипер наверняка запросто доставал рукой штангу.

— Все забросил… Азарт! Упорство!

И задумался.

— А может быть, это и есть главное…

Улыбнулся Лельке.

— А у вас есть это самое: и азарт и упрямство.

И чуть подмигнул, заменив слово «упорство».

В этот день Лелька возвращалась с работы вместе с Эдиком.

Ей всегда с ним легко. Что хочешь — то и болтай, что вздумается — то и делай. Но сегодня чувствовалась какая-то неловкость.

Весна… Весна растопила дорожки. Здания серые, влажные от испарений… Почерневшие ветви деревьев. Звуки дрожат, звуки особенно долго висят в воздухе.

Лелька устала. Она очень уставала в лаборатории. Конечно, действовал воздух всегда с примесью аммиака, с удушающими испарениями кислот. Прогулка необходима, прогулка возвращает бодрость.

Но Эдик нервничал. Курил одну папиросу за другой и метко бросал окурки в урну.

— Иногда чувствуешь себя последним подлецом. Особенно рядом со Стариком. И пожалуй…

Он мельком взглянул на нее.

— …рядом с тобой…

И опять смотрел себе под ноги, в талый снег на асфальте.

— С тобой можно быть самим собою. Ты легкий человек. А я…

Он горько улыбнулся.

— …Только хочу казаться легким…

Бросил потухший окурок за штакетник.

— Тебе повезло. Ты в отца. А Петр Петрович всегда знает, чего хочет. А мой папан…

Теперь Эдик улыбался иронически.

— …сбитый с толку праведный коммунист. Верил в Сталина, как в бога. А теперь…

С досадой махнул рукой.

— Неудачник! И я такой же — из породы неудачников…

— Поэтому и ресторанчик…

— Да! И ресторанчик!

Он умолк, раздраженный ее словами.

— Сам знаю: дело во мне, а не в ресторанчике. Как будто все равно! Все прахом пойдет… Безыдейное мы поколение.

— И я?

— Ну, ты! Ты слишком правильная. А почему не спрашиваешь: что у меня общего с теми девицами?

— Не интересует!

— Такая мелочь, как я, тебя, конечно, не может заинтересовать.

— Я этого не сказала, — уже с досадой ответила Лелька.

— Думаю, что никогда не смог бы полюбить тебя; ты чересчур простая, вся на виду.

— Не нуждаюсь!

— Не сомневаюсь… Но я становлюсь пошлым… Меня все бесит, раздражает… Тяжело.

— Обратись к психиатру.

И все так же легко ступала, почти не замечая его. Усталость уже прошла. И Лелька отмечала все: и бурую тяжесть слежавшегося снега, влагу ветра… А главное, голоса детей.

— Слишком мало работаю. Вот откуда пустота…