Филип Фармер - Т. 10. Река Вечности. Мир Реки. Рассказы

Ну а текила — это очищенный спирт, и получают его из сока столетника или, как его еще называют, агавы. Ну, за интернациональное братство, и чтобы никакой дискриминации иностранного алкоголя, и за ваше здоровье!

— Правильно, правильно!

Покончив с содержимым своего изобильника, Стаффорд приказал принести бочонок с лишайниковым напитком. Его основой являлся спирт, получаемый путем перегонки из сине-зеленого лишайника, который растет лишь на отвесных скалах. Этот спирт разбавляли затем водой, а для вкуса настаивали на сухих, истолченных в порошок виноградных листьях. Опрокинув в себя сразу полчарки, Стаффорд проговорил:

— Хотелось бы мне знать, почему люди Крамера так жаждут убить вас, что даже осмелились зайти в мои воды?

Не торопясь и тщательно подбирая слова, Микс начал свой рассказ. Время от времени Стаффорд кивал офицеру, чтобы тот подливал Миксу. Микс прекрасно понимал, что его щедрость исходит не только из гостеприимности. Если бы стараниями Стаффорда его гость достаточно захмелел, то он — если вдруг окажется шпионом — мог бы ненароком что-нибудь сболтнуть из того, что должен был бы держать за зубами. Однако Миксу было еще далеко до того состояния, когда развязываются языки. Кроме того, ему скрывать нечего. Ну разве что самую малость.

— С какого времени начать рассказывать?

Стаффорд засмеялся, и в его глазах, постепенно наливавшихся кровью, заплясали веселые искорки.

— С нынешнего. Земную жизнь можете опустить. А для начала сосредоточьтесь на своей первой встрече с Крамером.

— Ну что ж. Я начал свои странствия вниз по Реке еще со Дня Всех Душ — так иногда называют день, когда обитателей Земли стали впервые воскрешать из мертвых. Хотя я родился в Америке в 1880 году нашей эры и умер в 1940-м, меня почему-то не воскресили среди народа моей эпохи и страны. Я вдруг обнаружил себя на территории, занятой поляками из пятнадцатого века. На той стороне Реки жили американские индейцы-пигмеи — ну, что-то в этом роде. До этого я даже не подозревал, что такие вообще существуют, хотя у индейского племени чероки есть легенды о них. Я знаю, потому что и сам немного чероки.

Это была ложь, которую когда-то породила киностудия, чтобы сделать его популярным. Но он так часто повторял эту байку, что и сам почти поверил в нее. А попользоваться иной раз прежней рекламной выдумкой вовсе не повредит.

Стаффорд рыгнул.

— Я сразу подумал, как увидел вас, — заметил он, — что в вас есть что-то от краснокожего.

— Мой дедушка был вождем чероки, — сказал Микс. Он всей душой надеялся, что его голландские предки из Пенсильвании, а также английские и ирландские простят его. — Как бы там ни было, но долго у поляков я не задержался. Я хотел очутиться в таком месте, где смог бы понимать язык. И я, отряхнув прах с моих ног, отправился в путь, как тупоумная мартышка.

Стаффорд засмеялся и сказал:

— Как вы забавно выразились!

— Мне понадобилось немного времени, чтобы понять, что в этом мире нет ни лошадей, ни каких-либо других животных, за исключением человека, земляных червей и рыб. Поэтому я смастерил себе лодку. И принялся искать людей из моего времени в надежде, что повстречаю тех, кого когда-то знал. Или тех, кто слышал обо мне. В своей жизни я пользовался некоторой известностью: меня знали миллионы. Впрочем, об этом сейчас ни к чему. Я прикинул, что если людей разместили вдоль Реки в соответствии с тем временем, когда они родились — правда, с многочисленными исключениями, и один из них я, — то люди двадцать первого века должны жить неподалеку от устья Реки. Что, как я выяснил, вовсе необязательно. Итак, со мной были еще с десяток мужчин и женщин, и мы плыли по течению с попутным ветром… сейчас прикинем… э-э, около пяти лет. Время от времени мы делали остановки и сходили на берег, чтобы отдохнуть или поработать.

— Поработать?

— В качестве наемников. Нам давали отличные сигареты, выпивку, хорошую пищу. Взамен мы приходили людям на выручку — тем, которые, что и говорить, позарез нуждались в ней и у которых были уважительные причины. Большинству моих мужчин — да и некоторых женщин — пришлось немало повоевать на Земле. Так что кое-какой опыт имелся. Я, например, окончил военный институт в Виргинии…

Снова киношная уловка.

— О Виргинии я слышал, — произнес Стаффорд. — Но…

Тому Миксу пришлось прервать свое повествование, чтобы поинтересоваться, насколько Стаффорд сведущ в истории со времен своей смерти. Англичанин ответил, что получил некоторые сведения от одного странствующего албанца, который умер в 1901 году, и перса, который умер в 1897 году. Правда, он не очень-то доверял их сведениям. Оба являлись мусульманами, и поэтому соотнести их календарь с христианским было довольно сложно. К тому же ни один из них не знал как следует мировой истории. Один даже высказался, что американские колонии добились независимости только после войны. Верить ему или нет, Стаффорд не знал. Ведь это же нелепо.

— Канада осталась лояльна, — заметил Микс. — Вижу, что мне еще о многом надо вам рассказать. Я принимал участие в испано-американской войне, в восстании боксеров, в филиппинском мятеже, а также в войне буров. Я расскажу о них позже.

Ни в одном из этих сражений Микс не участвовал, да и какая, черт возьми, разница? Во всяком случае, он бы непременно повоевал, если бы ему представилась такая возможность. Он дезертировал из кавалерии США, где по второму разу отбывал контракт, потому что ему хотелось попасть на передовую, а проклятые штабники не пустили его.

— Пару раз нас брали в плен рабовладельцы, когда мы высаживались на берег, хотя внешне он казался вполне мирным. Нам везло, и мы убегали, но однажды настал час, когда из всей нашей первоначальной группы остался я один, остальные либо сами оставили нас, потому что им надоело скитаться, либо были убиты. Мою прелестную египтяночку, дочь фараона… ее, увы, тоже убили!

В действительности Мириам была дочерью какого-то каирского лавочника и родилась в восемнадцатом веке. Но Микс был ковбоем, а ковбои всегда любили слегка приврать. Ну, может, чуть больше. Во всяком случае, можно сказать — если образно выражаться, — что она была дочерью фараона. А в этом мире, как и в предыдущем, значение имели не сами факты, а то, что люди подавали за факты.

— Может, я встречусь с ней когда-нибудь, — произнес Микс. — И с другими тоже. Ведь их с таким же успехом могли вновь воскресить где-нибудь в низовьях или верховьях Реки. Помолчав, он продолжил: — Но вот что странно. Среди тех миллионов, а может, миллиардов лиц, которые я видел во время плавания, я не увидел ни одного знакомого мне по Земле.

— Я тут как-то познакомился с одним философом, который подсчитал, что вдоль Реки может разместиться по меньшей мере тридцать пять миллиардов человек, — сказал Стаффорд.