Ольга Баранова - Соблазнение монаха

Сарина не задумалась над этим. С тех пор, как «умер» (мы-то знаем, что не умер, а она думала, что мертв) Томас, она не выходила из своего дома, по крайней мере — за пределы дворца и маленького сада вокруг него. Аман иногда видел ее синее или серое платье.

Сарина тосковала о Томасе. Так думал Падишах. Он был так занят разговорами с Аманом о смысле жизни (говорил, естественно, Падишах), что не обращал внимания на дочь. Родители часто не обращают внимания на детей, которые не оправдали их надежды или их самих, и предпочли жизнь другую, не такую, как у них. Очень удобно. Падишах был счастлив. Дочь при нем. Государство цело. Собеседник для разговоров есть.

«Хоть бы соблазнила этого монаха, — думал иногда Падишах, — может быть, лучше бы было. Но, с другой стороны — было бы какое-нибудь монахическое государство вместо монархического. Тогда — прощай, трон! Нет, отличненько, что все — так!» Взрослые люди всегда найдут оправдание своим поступкам. С тех пор, как умер Томас, Сарина ни о чем не думала. Ах, нет! Думала. Она вспомнила Игоря.

Падишах, рассерженный, что ему пришлось избить Амана — Падишах был уверен, что Аман специально подстроил эту вылазку, чтобы позлить его, Падишаха — и приказал бить его по голове, чтобы лишить разума. Когда он лишил разума, он успокоился, но это было еще не все.

Отчаявшись найти Сариночку, он вернулся в замок, чтобы отдохнуть и перекусить. Но подозрения стали заползать в его дурную голову: «Что, если надо было бежать за ними, схватить, а потом вернуться в замок? — думал Падишах, — или наоборот — сначала вернуться в замок, потом схватить и бежать?» Власть Падишаха была так велика, что он не сомневался, что рано или поздно схватит беглецов. То, что они могут перейти границу, не приходило ему в голову. Зачем? Ведь он хочет схватить их! Зачем им скрываться, если он, Падишах, хочет найти их? Все должно делаться ради Падишаха и для его дочери.

Говорят, люди, уверенные в себе, обладают властью — зверь бежит к ним в ловушку, люди сами несут подаяние — нет, подать. Подать, дань и налоги. Люди сами платят, потому что им нравится платить и чувствовать себя ответственными. Эту мысль Падишах внушил народу, и народ слушался его. Лучше отдать что-то добром, иначе заставят силой.

Поэтому люди очень спокойно смотрели, как Падишах пронесся на своей сытой лошади к дому Игоря (и он, и лошадь хорошо отдохнули за две недели, в которые болела Сарина и умер Томас), и приспели к концу представления. Сарина сидела, опустив голову, на завалинке дома Игоря и Ольги, а Игорь вышел в сад, чтобы окопать вишню к весне. «Ах, так!» — закричал Падишах, схватив Сарину за руку (для этого слез с коня, но тут же взобрался на него снова, и помчался, топча капустные грядки с ботвой от свеклы — свекла еще не выросла). «Ах, так! — кричал Падишах. — Ты забрал у меня дочь! Ты держишь ее у себя!» И он рубанул Игоря по виску.

Воздух вытек из расселины в виске. Тело повалилось на землю, провалилось между круглыми капустными кочанами. Будничное убийство совершилось. Падишах уволок дочь домой. Сарина не сопротивлялась. Ольга принялась хоронить мужа.

Прошло несколько лет. Сарина проезжала через деревню Игоря и хотела поселиться в одном из домов, но Ольга отговорила ее от этого. «Народ озлоблен, — сказала она. — Не стоит этого делать. Иди домой. У тебя есть дом.» И Сарина вернулась в дом Падишаха.

Роскошь дворцовых комнат не тяготила ее — Сарина не видела ни позолоченных статуй, ни маленьких такс, народившихся у большой и бегавших за ней хороводом. Падишах любил смешных песиков. Слонята выросли. Падишах их продал. Купил снова маленьких. Все стало, как раньше. Благодаря советам мудрого Амана, Падишах мудро правил страной. Он не садил никого за решетку, не устраивал казней, не поил людей водкой. Идиллия, одним словом.

Его дочь стала сумасшедшей. Она целыми днями бродила по комнатам и молчала.

— О чем ты молчишь, Дева Белая?

— Я молчу о том, что много людей убили.

— О чем ты говоришь?

— О том, о чем говорить не следует.

— О чем ты думаешь?

Молчание.

Сарина думала о Томасе. Но постепенно он стерся из ее памяти. Монастырь развалился сам по себе — он был построен, как карточный домик; стоило монаху уйти, как стены начали рушиться и падать. Не сразу, конечно, а через много лет. Монастырь был рассчитан на симбиоз тела и камня. Архитектор так сложил плиты, что они сами грели дом — поэтому в монастыре всегда было уютно и тихо. Когда монастырь начал стареть и тайный ход зарос травой, Томас ушел из него. Это совпало с приходом Сарины. Назначение монастырей — ограничивать верховную власть и оттягивать на себя зло мира. Томас сделал все, что мог. Но любовь к Сарине холодила его сердце — всегда горячее, и он заставил себя жить без нее. Уже семидесятилетним (или — восьмидесятидевятилетним) он приполз в селение Игоря — Сарина к тому времени жила там, несмотря на запреты, купив дом на краю деревни — на папины деньги, конечно. Власть есть власть, но деньги — это тоже деньги. Лучше купить, чем отобрать. И папа позаботился о Саринином будущем, купив ей дом, раз она не хотела жить в замке. Папа благополучно умер от разрыва сердца — объелся за обедом, а потом полез купаться — естественно, инфаркт. Аман перебрался жить к родителям, которые приняли его с радостью — голова-то она, конечно — голова, но руки остались в порядке. Сумасшествие его никак не выражалось. Только иногда он говорил, что любил дочь падишаха, и за это ему разбили голову, и теперь мир течет в нее, и он не может разобраться, что к чему — слишком много информации. Человек — это замкнутая система, и лучше, если он не выходит из своих границ — лучше для него же самого.

Томас приполз на коленях, тяжело хватаясь за сердце и дыша. На ногах он идти уже не мог. Я не была бы женщиной, если бы придумала другой конец. Мне жаль старичка, но куда он раньше смотрел? Принципы — принципами, а жить тоже надо. Если все будут принципиальными, жизнь остановится.

Он принялся ползать по деревне и хватать всех проходящих женщин и девушек за ноги. «Сарина! — кричал он. — Сарина! Где ты?» Нельзя смеяться над старичком. Он был уже стар. Он не мог подняться на ноги, чтобы схватить их за руку, как молодые парни. «Сарина! — кричал он. — Сарина!» Он тоже был сумасшедшим. Он хотел привлечь внимание. Он так и сдох на дороге — кому нужен нищий старик?

Все мужчины — изменщики. Если они не изменяют другой женщине, то изменяют нам, а если не изменяют, находят идею, которая позволяет им отказаться от брака или оправдать измену. И один из них сдох на дороге, ведущей к Падишаховому дворцу. Он так и не узнал Сарину. Ей было лет сорок пять. Она стояла в сторонке, за его костлявой спиной, и смотрела, как он цепляется к женщине много ее моложе и — точной копии той Сарины, которой была она, Сарина, в молодости. Время остановилось для него. Он хранил в душе образ, и этот образ сыграл с ним злую шутку. Либо ты — монах, либо — воин. Третьего не дано. Впрочем, люди умудряются жить и в третьем состоянии.