Филип Фармер - Т. 16. Дейра. Повести и рассказы

Так вот, Дэн, мой мальчик, ты вернулся туда, откуда пришел, — в утробу своей матери, где, как я полагаю, ты всегда хотел оказаться. Откуда мне все это известно? Приготовься к потрясению. Это я был доктором Дйерфом, психологом, который тебя гипнотизировал. Прочти это имя с конца и вспомни, как я любил различные каламбуры и анаграммы.

Мне было трудно во все это поверить. Профессор всегда был так ласков, доброжелателен и весел. Я решил бы, что профессор меня разыгрывает, если бы не одно — Хмель, готовый захлестнуть меня. Шутка зашла уже слишком далеко.

Так я ему и сказал, как мог, сдавленным голосом.

— «Жизнь реальна, жизнь — не шутка»! — заорал он в ответ. — Ты всегда это говорил, Дэн. Посмотрим теперь, говорил ли ты всерьез. Ладно, ты — младенец, готовый родиться. Ну что, останешься навсегда в этой сумке и умрешь или все-таки вырвешься из околоплодных вод в жизнь?

Попробуем сказать иначе, Дэн. Я — акушерка, но мои руки связаны. Я не в состоянии помочь родам непосредственно. Мне придется подталкивать тебя издалека, так сказать, символически. Я могу в какой-то мере подсказать тебе, что делать, но ты — еще не рожденный плод, и значение некоторых моих слов тебе придется отгадывать.

Мне хотелось потребовать, чтобы он перестал паясничать и выпустил меня. Но я смолчал. У меня тоже есть гордость.

— Чего ты от меня хочешь? — хриплым, слабым голосом осведомился я.

— Ответь на вопросы, которые я задавал тебе в облике Осла и Аллегории. Тогда сумеешь высвободиться сам. И можешь быть уверен, Дэн, я за тебя открывать этот мешок не стану.

Что же он там такое говорил? Я лихорадочно перебирал в уме все ранее слышанное. Трудно размышлять, когда уровень Хмеля в мешке все поднимается. Мне хотелось орать и драть кожаные стенки голыми руками, но я сознавал, что тогда захлебнусь и уже не вынырну.

Стиснув кулаки, я все же сумел обуздать мысли и попытался вспомнить, что же спрашивали у меня Аллегория и Осел?

Что же это было? Что?

«Камо грядеши?» — спросил Аллегория.

А Поливиносел, гоняясь за мною по Адамс-стрит — Адам- стрит? — кричал: «Куда теперь, человечек?»

Ответ на вопрос Сфинкса :

«Человек».

Аллегория и Осел изложили свои вопросы в подлинно научной форме — так, что они содержали в себе ответ.

Ответ заключается в том, что человек больше, чем просто человек.

И в следующий миг, движимый этим откровением, я, точно куриную косточку, переломил условный рефлекс. Я сделал большой глоток Хмеля — и чтобы утолить жажду, и чтобы освободиться от прочих добожественных предрассудков. Я приказал бутылке, чтобы она прекратила изливаться. И со взрывом, который разметал по барже Хмель и обрывки кожи, восстал из мешка.

Передо мной, улыбаясь, стоял Махруд. Я сразу же узнал в нем своего старого профессора, хотя теперь в нем было добрых шесть с половиной футов росту. Он отрастил копну длинных черных волос и кое-где подправил черты своей физиономии, превратившись в красавца. Рядом с ним стояла Пегги. Она была очень похожа на свою сестру, Алису, только волосы ее были рыжими. Она была восхитительна, но я всегда предпочитал брюнеток — в особенности Алису.

— Теперь ты все понял? — спросил Дурхам.

— Да, — ответил я. — Включая и то, что большую часть Многозначительных символов вы придумали только что, чтобы произвести впечатление. И не имело бы никакого значения, если бы я утонул, — вы бы меня тут же воскресили.

— Естественно. Но ты бы уже не стал богом. И моим преемником — тоже.

— О чем вы? — спросил я тупо.

— Мы с Пегги преднамеренно вели тебя и Алису к этой развязке, чтобы найти кого-нибудь на наше нынешнее место. Нам уже наскучило все, что мы здесь навытворяли, но мы же не можем просто уйти и все бросить. Поэтому я и выбрал тебя своим наследником. Ты — человек совестливый и в душе идеалист, а свои возможности ты уже выяснил. Думаю, у тебя лучше моего получится отменять «законы» природы. Созданный тобой мир будет лучше моего. Ты ведь хорошо понимаешь, Дэнни, мой юный бог, что я — лишь Старый Бык, которому только бы позабавиться.

А мы с Пегги хотим предпринять этакое турне, навестить рассеявшихся по всей Галактике прежних земных богов. Понимаешь, по сравнению с возрастом Вселенной все они — весьма юные боги. Можно сказать, что они только-только вышли из школы — нашей Земли — и двинулись в центры настоящей культуры, дабы набраться лоску.

— А как же я?

— Ты теперь бог, Дэнни. Тебе и решать. А у нас с Пегги есть много мест, куда можно заглянуть.

Он улыбнулся той неторопливой, неспешной улыбкой, которой частенько одаривал нас, студентов, перед тем как процитировать свои любимые строки:

И они с Пегги пошли. И сгинули, как пушинки одуванчика, унесенные завывающей космической бурей.

Они исчезли, а я остался, глядя на реку, на холмы, на небо, на город, где собрались толпы потрясенных верующих. Все это было мое, мое!

Включая и одну черноволосую фигурку — и какую фигурку! — что стояла на пристани, махая мне рукой.

Вы думаете, я так и стоял, пребывая в глубоком раздумье, и размышлял о своем долге перед человечеством, равно как о той телеологии, что я теперь самолично буду лепить на гончарном круге метафизики?

Черта с два. Я подпрыгнул и от радости выкинул шестнадцать антраша, прежде чем приземлился. А потом пошел прямо — по воде — к Алисе.

На следующий день я восседал на вершине холма, откуда хорошо просматривалась долина. Когда гигантские десантные планеры шли на посадку, я брал их психокинезом — или как это там называется? — и один за другим швырял в реку. А когда морские пехотинцы, бросив винтовки, вплавь пускались к берегу, я срывал с них кислородные маски и далее оставлял без внимания, кроме тех, разумеется, кто плохо плавал. Их я по доброте душевной подхватывал и сажал на бережок.

Думаю, это было весьма снисходительно с моей стороны. В конце концов, настроение у меня было препаршивое. Всю ночь и все утро у меня страшно ‘болели ноги и десны, и даже щедрая доза Хмеля не смогла унять мою раздражительность.

Но для боли была весьма немаловажная причина.

Я рос. И у меня резались зубки.

The Blasphemers

Copyright © 1964 by Philip Jose Farmer

© перевод Л. Шабада

Сверху на него смотрели двенадцать тысяч предков.

На мгновение Джагу остановился. Несмотря на свой скепсис, он был потрясен и не мог отделаться от легкого чувства вины. Двенадцать тысяч! Если духи и правда существуют, что за призрачная мощь, наверное, сконцентрировалась в этой темной священной комнате! Какой напряженной должна быть их совместная ненависть, сфокусированная на нем!