Илья Твиров - Точка невозвращения

Михаил удовлетворенно кивнул, передернул затвор своего «Калаша».

— Умеешь ты грузануть, приятель. Уж не обижайся.

— Что поделать, я тебе говорил, что не стоит слушать мой бред.

— Это не бред. Скорее всего, ты интуитивно зришь в самый корень проблемы, что не мало важно.

— Откуда ты это знаешь, может быть я…

— Тихо, — одними губами произнес суперсолдат, моментально превращаясь в машину для убийств, — мы не одни.

Мезенцев напрягся, удобней перехватил «Вал». К маленькому отряду всего из двух бойцов даже без его экстрасенсорики было практически невозможно подобраться скрытно, посему любые предупреждения командира нужно было воспринимать всерьез. Сказал лежать, значит надо упасть и замереть, сказал, что они не одни, значит, скоро следует ждать гостей.

Со стороны улицы послышался шорох. Хрустнула ветка. К ним кто-то шел, при этом не таясь, совершенно не разбирая дороги. Даже на идеально ухоженной территории VIP-базы отдыха он умудрялся производить изрядную долю шума. Удивительно, как это Григорий сам не смог услышать его без подсказки Кондратьева?

— Кажись один, — одними губами произнес Михаил. — Шаг ровный, спокойный, но мелкий, при этом человек не крадется…

— И что это значит? — нервно облизнув губы, спросил Григорий.

— Сейчас увидим. Приготовься, он уже близко. Огонь только по команде.

Мезенцев припал к прицелу специального автомата, успокоил дыхание. Далось ему это с трудом, но он справился. Надежность старшего товарища вселяла уверенность даже в такого горе-вояку.

Однако огневой контакт пришлось отложить до лучших времен. Человек, который производил столько шума, угрозы совершенно не представлял. Оружия при нем не было, да и выглядел он, мягко говоря, не враждебно. В изодранном камуфляжном костюме, весь грязный, лицо в кровоподтеках и ссадинах, на руках и ногах несколько серьезных ран. Две из них довольно умело перевязаны. Глаза застывшие, мутные, смотрят куда-то вдаль, сквозь предметы. Одного взгляда на незнакомца Кондратьеву хватило, чтобы понять: человек пребывал в глубочайшем шоке, а из-за обильного физического и морального истощения скоро мог откинуть копыта.

— Только этого для пущего веселья нам и не хватало, — процедил Михаил, останавливая незнакомца, который пер на вооруженного суперсоладта, не замечая того.

Незнакомец уперся в Кондратьева как в стену, какое-то время приходил в себя, соображал, что же произошло, после чего в его взгляде появилась некая толика осмысленности. Стало возможным расспросить очевидца на предмет произошедших здесь событий. Однако все попытки установить с незнакомцем сколько-нибудь конструктивный диалог практически ни к чему не привели.

— Послушай, ты меня понимаешь? — в двухсотый, наверное, раз повторил свой вопрос Кондратьев.

В ответ возможный очевидец таинственных событий лишь нечленораздельно мычал, и хлопал глазами.

— Что ты видел? — в который уже раз повторялся Михаил. — Ты помнишь, что здесь произошло? Можешь нам об этом рассказать?

— Мы друзья, мы поможем, — вторил ему Григорий, не особо, впрочем, надеясь на удачу.

Незнакомец глупо таращился на вооруженную до зубов парочку, губы его кривились. Он явно старался что-то выговорить, но у него ничего не получалось.

— И какой от него прок? Что те сидят, спят, что этот, хоть и ходит, но не говорит.

— Мне кажется, у него фрустировано сознание.

— Это как?

— Опять же, я основываюсь на собственном опыте, точнее даже не на опыте, а на ощущениях собственных возможностей. При желании я бы смог нанести индивидууму и даже группе лиц ментально-психическую травму. Если степень повреждений будет велика, сознание фрустируется.

— И что это значит?

Мезенцев кивнул в сторону незнакомца:

— Это значит, что он овощ, больше не человек в привычном нам понимании.

— Лоботомия на нем тоже не пройдет?

Этим термином Кондратьев называл принудительное проникновение в сознание индивида ментальными щупальцами Григория. До сих пор таким экзотическим способом Мезенцеву так и не удалось ничего разузнать. Трупы, как известно, не говорят и не мыслят, а те немногочисленные условно живые люди, находящиеся то ли во сне, то ли в трансовом состоянии, словно бы не имели сознания. Григорий много раз пытался установить с ними ментальную связь, и каждый раз это ни к чему не приводило.

— Можно попробовать, — с изрядной долей скепсиса произнес молодой человек, — но я не уверен.

— Постарайся. Пока этот экземпляр — самый что ни на есть лучший наш свидетель. Другого не предвидеться, и нам нужно будет работать с тем, что есть.

— Кто, — машинально поправил товарища Мезенцев.

— Что, кто?

— Я говорю, работать с тем, кто есть.

— А, — многозначительно улыбнулся Кондратьев, — ну да, ну да.

Григорий сосредоточился, закрыл глаза, настроился на ментальный контакт со странным человеком. Странные люди находиись здесь повсюду. Впору хоть обычных было считать странными, а всех ненормальных нормальными. Судите сами: вокруг непонятного происхождения труппы, несколько людей, находящихся в коматозном состоянии и вот этот экземпляр, нормальностью явно не блещущий. Кроме того, они оба, что Мезенцев, что Кондратьев, нормальными людьми тоже не являлись. Что и говорить, место, где черное стало белым, а сладкое — горьким. Аномалия, одним словом.

Ментальный контакт ожидаемо давался с большим трудом. А если совсем откровенно, то никак. Опять у Мезенцева сложилось впечатление, что этот человек, как и прочие до него, не имел сознания, точнее имел, но подключиться к нему было невозможно по причине его (сознания) полного нефункционирования. Разница между этим субъектом и теми, что находились в трансе, была минимальна. Один ходил, повинуясь неведомым инстинктам, другие спали. И все-таки он ходил, все-таки между коматозниками были различия, ведь сумел же он отреагировать на появление Кондратьева. Может быть, стоит на этом сыграть?

Григорий начала потихоньку воздействовать на сигнальную систему чужого организма, причем делал это нарочито грубо и неаккуратно. Поначалу казалось, что это так же не принесет ему никаких положительных результатов, но тут вдруг свидетель, наконец, выдавил из себя что-то членораздельное.

— Го… голубое… тум… туман… — промычал он, глядя куда-то в пустоту.

— Что? — насторожился Кондратьев. — Что ты сказал? Голубой туман? Ты видел голубой туман?

— Гол… голубой… туман… све… свет… тум…туман.

— Свет? Туман светился? Голубым светом? Когда ты его видел? Где?

Незнакомец смотрел немигающим взором, и, казалось, не обращал никакого внимания на ребят.

— Свет… ж… жжет… туман…

— Свет причинял тебе боль?

— Бред какой-то, — вставил свое слово Мезенцев. — Похоже, он основательно тронулся умом.