С. Бельский - Под кометой

Кто говорит и пишет на живом языке, тот окружен тайной; мысль его обвевают бури и ветер; над ней горят звезды и солнце. Живое слово летит из ночи, что осталась сзади нас, и несет силу творчества того, кто ушел и не вернется.

Изобретатели искусственного языка постоянно уверяли, что хотят помочь объединению человечества, — но достигли только того, что всюду— в Токио или в Мадриде у первого встречного можно было получить справку о названии улицы, направлении дороги, или о цене питательных пилюль. За этот великолепный результат птичий язык убил творчество, потому что никому не было охоты писать для ограниченного круга читателей, и книги превратились в склепы, где умные и глупые, новые и старые мысли были замурованы при помощи трех грамматических правил и четырёх корней всеобщего языка.

На улицах Гелиополиса я не заметил ничего такого, что бы указывало на растущую панику среди многомиллионного населения мирового города.

О комете почти не говорили. Мне самому начинало казаться, что видел скверный сон, и что небо не может скрывать в своей ясной спокойной бездне тех крутящихся огненных вихрей, которые ослепили меня в обсерватории. На одной улице я встретил процессию монахов, они шли с зажженными свечами и что-то пели. Начала собираться толпа, но сейчас же вмешалась полиция и после небольшого замешательства процессию оттерли в глухой темный переулок.

Толпа стояла молча, словно чего то дожидалась.

Разносчик, прижатый к окну магазина, выдавил лотком стекло и вступил в перебранку с приказчиком. Это маленькое событие отвлекло внимание уличной черни от мрачной процессии, и когда дверь в магазин закрылась, толпа начала разбредаться.

В другом месте, недалеко от Королевской площади, я видел кучку людей, собравшихся около стены, на которой было наклеено объявление гелиополисского губернатора, предупреждающего, что все слухи о комете сильно преувеличены. Бумага была еще сырая и какой-то парень сорвал ее и бросил в канаву.

Газеты были переполнены известиями о комете, о которой по телеграфу сообщали со всех концов света, и к вечеру настроение уличной толпы изменилось.

На мостах и набережной плотными рядами стояли тысячи людей, ожидавших появление кометы.

Первое общество аэропланов, устроило увеселительные поездки на такую высоту, где свет электрических солнц, не мешал наблюдать небо.

Места на аэроплане, брались с бою; впрочем, многих привлекала не столько комета, сколько танцовщица из королевского театра, Эмилия Лодуо, которая недавно задушила своего любовника.

15 августа парламент решил избрать особую кометную комиссию для рассмотрения вопроса о средствах предупредить надвигающуюся катастрофу, но, к сожалению, между большинством и меньшинством законодательной палаты не было достигнуто соглашения по поводу состава этой комиссии.

Оппозиция прибегла к обструкции и один депутат, семнадцать часов подряд говорил о бедствиях, которые причинит параграф 26 парламентского наказа, допускающий избрание членов в различные комиссии по простому большинству голосов.

Правительство созвало междуведомственное совещание с участием ста сорока академиков.

От этого совещания ждали самых благодетельных результатов, но на первом же собрании встретилось два серьезных препятствия, мешавших дальнейшему ходу работ.

Во-первых, возникли крупные разногласия о полномочиях председателя и во-вторых, академики поссорились из-за вопроса о том, что такое комета.

Спорили они до тех пор, пока не увидели комету так близко, что миновала всякая надобность в дальнейших прениях.

В течении целой недели над Гелиополисом стоял густой желтый туман. Вечером 23 Августа туманная завеса раздвинулась и красный треугольник, окруженный снопами пламени, показался над Гелиополисом. Громадный город зашумел, как океан при наступлении бури. Все население очутилось на улицах и среди него замелькали оборванные, грязные фигуры дикарей, на которых теперь никто не обращал внимания.

Чтобы ослабить разгорающийся зловещий свет кометы правительство приказало в семь часов вечера зажечь все электрические солнца и направить на небо лучи прожекторов, которые служили для освещения диких полей.

До десяти часов комета была плохо видна, но позднее она снова отчетливо проступила на черном фоне неба; и её красноватый отблеск дрожал в черной воде рек и каналов, в искусственном озере на королевской площади и на полированном мраморе дворцов и храмов.

Огромные толпы народа бросились в квартал Веры, откуда навстречу им бежали жрецы, потерявшие веру в богов и содравшие со статуй золотые украшения и драгоценные камни.

Все дома были освещены и сидя у себя в комнате, я видел через улицу как металась испуганная семья; отец складывал в ящик бумаги и деньги, которые рассыпались по полу; мать и две прислуги одевали детей, — увязывали платье и белье, которое грудами выбрасывали из шкафов и сундуков.

Внизу между стенами домов с шумом, похожим на гул прибоя, мчался живой людской поток.

Я заснул не раздеваясь и когда проснулся солнце ярким светом заливало всю комнату.

Около кровати стоял мой приятель художник Уйтман. Пальто на нем было разорвано, шляпа в пыли; рука, в которой художник держал стакан с водой, дрожала и около кисти была перевязана шелковым носовым платком с пятнами засохшей крови.

В ярко освещенной комнате, где все оставалось на обычных местах, рядом с широким зеркалом, в радужных каймах, черная фигура Уйтмана напоминала о том хаосе и смятении, которые царили за окном.

Художник внес часть этого хаоса и, вдруг стали нелепыми стройные ряды книг на полках около кровати, ковры, картины, мебель.

У меня было такое чувство, как будто бы сейчас в двери, которые стояли раскрытыми, вслед за Уйтманом ворвется буря и превратит в обломки все комнату.

— Скорей вставай и одевайся, — сказал мой приятель. — В город из диких полей идут люди, которые окажутся страшнее кометы. Я всю ночь провёл на окраинах. Там разграблены сотни домов. Подло погибает человечество; трусливое, глупое стадо! Я думаю, что комета явилась как нельзя более кстати.

Когда мы выходили на улицу, Уйтман ударил своей палкой по зеркалу и сверкающие осколки с веселым звоном посыпались на пол.

— Все равно, сюда ты не вернешься.

Я с сожалением взглянул на комнату, где у старых вещей было какое-то сходство со мной.

— Скорей, — торопил художник. — Пойдем к Королевской площади, там безопаснее, хотя многие бегут в квартал Веры и за город.

Улицы были запружены народом. Одни двигались к центру, другие бежали в противоположную сторону, к мосту и арки мира.

Кометы не было видно, но по небу тянулись золотистые полосы, сходившиеся в восточной части горизонта.