С. Бельский - Под кометой

Я зашел в лавку на углу купить сигар.

Лавочник запросил за десяток столько, сколько вчера еще брал за сотню.

— Славно будет гореть ваш товар, — сказал Уйтман раскуривая сигару.

— Он у меня застрахован. Пусть горит.

Пройдя еще два квартала, мы натолкнулись на разбитый аэроплан, винты которого продолжали вертеться. На мостовой стояли лужи крови и какая-то старуха засыпала ее пылью, которую брала тут же из канавы.

Рядом на стене была приклеена огромная афиша, которую, в виду её исторической важности я прилагаю к этим запискам.

Где-то послышался гул выстрелов. Толпа испуганно бросилась в стороны и увлекла нас в узкий темный переулок, где было сыро и пахло гнилью, как на берегу болота. Около меня какой-то старик в золотых очках ругал правительство и парламент.

— Что они делают? Вместо того, чтобы принять меры для защиты населения от кометы, вступили в битву с дикарями, которые идут сюда с самыми мирными намерениями. Я вышел бы навстречу к этим несчастным пасынкам цивилизации и сказал речь о примирении и любви. Нет, впрочем ничего удивительного, что дела идут так плохо: в парламенте нет ни одного умного человека; каждый день семьсот дураков соединяют свои усилия, чтобы создать еще одну новую глупость.

Старик говорил с раздражением и глазами искал в толпе противников. Живой поток унес нас к другому концу каменной трубы. Отсюда далеко внизу видна была набережная и высокий узорчатый мост мира. Над рекой вытянувшись в одну линию летели на запад черные боевые суда. Одно из них описывало огромные круги под городом.

Несмотря на все уговаривания Уйтмана, я отказался идти дальше, и остался один около огромного недостроенного здания. Перебравшись через груды брёвен и камня, я удобно поместился за окном, забитым досками. В широкие щели одним взглядом можно было окинуть половину Гелиополиса.

Желтые полосы на небе становились ярче, расширялись, двигались как пластинки веера, развернутого от горизонта до зенита.

В шесть часов вечера вдруг хлынули потоки красного света. Казалось, что всходило второе солнце.

Когда комета поднялась над линией домов, все строения, набережная, река окрасились в багровый свет.

Выстрелы слышались чаще, но теперь они шли с другой стороны. С королевской площади доносились звуки музыки. Там начался Карнавал.

Мне казалось, что над землей веют чьи то огненные крылья и воздух становится невыносимо душным.

— Прекрасное зрелище, — сказал кто-то сзади меня. — Прекрасное, и скоро оно будет еще лучше.

Быстро оглянувшись я увидел маленького человека похожего на обезьяну. Он сидел на груде щебня, охватив руками тонкие колена и с усмешкой смотрел на меня.

— По-моему не прекрасное, а страшное.

— Однако вы ужаса не чувствуете. Все это слишком величественно и огромно, чтобы люди могли поддаться такому страху, который испытывают они, ну хотя бы, во время пожара, в каком-нибудь театре. Больше боятся полулюдей, загнанных в пустыри, чем кометы. Говорят, что в западном предместьи аэропланы навалили горы трупов, но бой еще далеко не кончен. Вы знаете какое время обращения этой кометы?

— Нет.

— Сорок две тысячи лет. Этот красный свет однажды уже заливал землю. Но тогда не было людей. Потоки огня, упавшего с неба, растопили ледники, которые закрывали половину Европы. Человечество, создавая свою цивилизацию и культуру, в сущности всегда находилось в положении приговоренного к смертной казни.

Земля была тюрьмой, а комета исполнителем приговора.

Старик встал, лицо его освещенное, как и все предметы красным светом казалось маской, через глубокие прорезы которой смотрели живые глаза.

— Я думаю, явилась она во время, — сказал он медленно. — Земля с солнцем и другими планетами движется, как вы знаете, к созвездию Геркулеса. Но вот чего не знаете ни вы, ни все другие: на бесконечном пути мы встретили несколько сфер с различным влиянием на дух, мысли и чувство людей. Вышли мы из области, где были равны богам и двигаемся в область низких уровней жизни и психики. Человечество все равно стоит на краю пропасти. Меняются и физические законы, но они более устойчивы, чем дух, который колеблется и гаснет или поднимается до неба на расстоянии какого-нибудь биллиона километров, пробегаемых землей в несколько столетий.

— Пред нами духовная пустыня, — повторил маленький человек, — ужас животной жизни, и пусть лучше комета сделает свое дело.

Небо меняет свой вид, хотя и очень медленно. Десять тысяч лет тому назад оно было иным чем теперь. У каждого столетия есть свой гороскоп. Судьбу человечества чертит орбита земли, и звезды, слагаясь в немые письмена хранят нашу судьбу. Астрологи угадывали истину.

Примечание . Старик Анверс, которого встретил Энрио, был одним из величайших математиков конца мира. Его теория о разнородности пространства дает единое объяснение множеству явлений из истории земли, развития органического мира и освещает историю человечества.

Окружающие нас бездны мира Анверс, исследовал при помощи устроенного им прибора, вроде того, как моряки пользуясь лотом, изучают, недоступные глубины моря.

Э.

Королевская площадь и расходившиеся от неё по радиусам, семнадцать широких улиц были залиты светом прожекторов и электрических солнц.

Оркестры музыки на земле и над землей заглушили говор и крики, в толпе, двигавшейся между домами, как бурная река в половодье.

Нанятые правительством артисты и артистки из всех театров Гелиополиса играли в последней пьесе, какую видели люди Старого мира.

Во всех больших театрах главные роли давно уже поручались не людям, а заводным говорящим автоматам.

Лучшие из них, занимавшие в разобранном виде немного места и требующие редкой смазки и чистки, изготовлялись на заводе братьев Аплон.

Работа братьев Аплон, была до такой степени совершенна, что в парламенте был однажды отыскан целый склад механических двойников депутатов из партии большинства.

Когда не хватило кворума, друзья отсутствовавших членов парламента совершали величайшее мошенничество.

Они входили в зал заседания с куклами, которые занимали место, внимательно слушали очередного оратора, аплодировали или шикали.