Борис Лавренко - Звездолет возвращается на Землю (сборник)

— Паруса бы ему, и ни дать ни взять «Летучий голландец», — проговорил я, всматриваясь в изображение.

— «Голландец»? Нет… — протянул Карл Янович. — Это «японец». Позвольте! Это… — воскликнул он удивленно. — Это «Хризантема»?! Разрази меня гром, это она, коробка старого плута Ихара Сейдзюро! Но, — Карл Янович снова бросил взгляд на экран, — дело в том, что старина Ихар давно перестал шнырять по морям без огней.

Я припомнил: недавно небольшое судно проходило мимо «Океана», лежавшего в дрейфе на очередной станции, и его капитан, высокий седоватый японец, церемонно приветствовал нас.

Это был Ихар Сейдзюро — старый знакомый Карла Яновича.

Наш начальник в молодости охранял границу на Тихом, а Сейдзюро водил разного рода «Мару» к лежбищам котиков…

Хотя на борту «Океана» было мало людей и много умных машин, спуску катера предшествовала традиционная суматоха. Но вот «Океан» сбавил ход, «присел» на опорах подводных крыльев; по левому борту, у самой ватерлинии открылся круглый зев, и из него скользнул на воду катер. Вздымая буруны, катер пронесся наперерез странному судну.

Да, это была «Хризантема». Старый пограничник не ошибся.

— Эге-ей! На «Хризантеме»! — рявкнул в мегафон во всю мощь своих легких штурман Виктор Пархоменко, когда катер подвалил к борту затемненного корабля.

Не получив ответа, Пархоменко одним рывком перебросил свое гибкое тело через невысокий фальшборт, а затем протянул руку спутнику — бортврачу Короткову.

На палубе было темно и тихо. Внизу чуть слышно постукивал дизель. Освещая фонариком дорогу, Пархоменко и Коротков пробрались к ходовой рубке.

— Фу, нечистая сила! — прошептал Пархоменко, открыв дверь. В углу в темноте сверкали два зеленых глаза. Виктор щелкнул выключателем, и рубка осветилась. Навстречу, приветливо мурлыкнув, поднялся пребольшущий кот.

— Ну, «японец», — потрепал Пархоменко трущегося о ногу кота, — веди, показывай свое хозяйство…

Пархоменко и Коротков зажгли сигнальные огни, выключили главный двигатель и, сопровождаемые котом, начали осмотр «Хризантемы». Странное зрелище представляло собою судно: везде порядок, все на месте и нигде ни одного человека. И что удивительно, нигде следов панического бегства: единственная шлюпка на месте, у коек лежали аккуратно сложенные спасательные пояса, в трюме — груз бирманского риса.

Они переходили из одного помещения в другое, и курносое добродушное лицо штурмана мрачнело.

— Чертовщина какая-то! — бормотал он. — Нечистое на посудине дело. Что скажете, док?

Николай Андреевич Коротков, высокий, угловатый, склонив голову набок, бросал вокруг внимательный взгляд и молчал.

В каюте капитана был образцовый порядок. На столе лежала карта с проложенным курсом и раскрытый судовой журнал, рядом поблескивала позолотой авторучка. Запись в журнале велась на английском языке, и штурман прочел последнюю:

« В 13 часов наблюдали необыкновенное явление… По правому борту в трех кабельтовых на море появился почти правильный круг как бы кипящей воды. Его диаметр в несколько раз превосходил длину „Хризантемы“. Явление наблюдалось в течение пяти минут ».

Дальше шли цифры — запись координат. Пархоменко дважды повторил их вслух и присвистнул:

— Док, посмотрите! Корабль без команды шпарит полным ходом — чертовщина первая, а это, — он ткнул пальцем в цифры, — вторая! Запись сделана в то время, когда у «Коралла» прервалась связь с «Явой», и были они совсем рядом с ним. Согласитесь, док, что это очень странно.

— Ты прав, — задумчиво ответил Коротков. — Странно.

Они снова поднялись на палубу и, привлеченные жалобным мяуканьем кота, заглянули на камбуз. По сравнению с другими помещениями здесь был невероятный беспорядок. Валялись посуда, пакеты с продуктами, жестяные банки, остро пахло горелым сахаром. Фонарик в руке штурмана дрогнул: из-под кучи картофеля, мешков и банок торчали ноги в деревянных башмаках.

Судя по всему, это был кок — невероятно тощий молодой японец. Он лежал, закрыв ладонями лицо, искаженное гримасой ужаса. Все-таки на судне оказался человек, и Пархоменко сразу повеселел.

— Впервые вижу такого тощего кока. Ну как, доктор?

Коротков наклонился над телом.

— Пока жив.

Уже забрезжил рассвет, а мы все не могли обнаружить батискаф. Мы прошли над глубоководной пропастью, куда спустилась «Ява», — ничего. Потом просмотрели, прослушали, прощупали огромную акваторию — и опять ничего. «Ява» исчезла бесследно. Это было непонятным, непостижимым и давало основания для тревоги.

Обо всем этом и докладывал сейчас Карл Янович чрезвычайной комиссии Академии наук.

Я взглянул на Нину. С окаменелым лицом она сидела, склонясь над своими таблицами, и что-то записывала в них. Глаза ее стали синее — единственный признак большого волнения.

Что же случилось с «Явой», с этим самым совершенным глубоководным кораблем?

Батискаф — подводный дирижабль — пришел на смену ненадежным, а главное, ограниченным батисферам и гидростатам. Стратонавт Пикар, успешно проникнув в глубины воздушного океана, обратился к осуществлению своей давней мечты — проникновению в глубины морей. Годы упорных поисков, напряженного труда, рискованных экспериментов — и корабль глубин, батискаф, родился. Вместо легкой оболочки, наполненной газом, — легкая, но прочная поплавковая камера, наполненная бензином; вместо легкой гондолы — сверхпрочный стальной шар, способный выдерживать чудовищные давления глубин.

Чокроаминото создал корабль предельных глубин. Батискаф этот был рассчитан на проведение серьезных исследовательских работ на любых глубинах…

Где батискаф? Что с его экипажем?

При спуске у острова Капри Пикар едва не остался навсегда на дне: батискаф застрял в толстом слое ила; на нем дважды самопроизвольно срабатывал аварийный автомат сброса балласта, и батискаф стремительно уходил вверх. Могло такое произойти с «Явой»? Исключено. Ну, а вдруг «Ява» всплывает, всплывает значительно быстрее, чем древний батискаф, а там, на волнах, ничего не подозревающая «Хризантема»… Удар о киль, рваная пробоина в корпусе поплавковой камеры… и батискаф снова погружается в пучину. Навсегда…

Я выскользнул из салона и зашагал к радиорубке.

Вызвать «Хризантему» было минутным делом. Но на Пархоменко мое разыгравшееся воображение мало действовало. Если экипаж «Хризантемы» погиб при попытке спасти батискаф, то почему шлюпка на месте? А потом «поцелуй» «Явы» не прошел бы безнаказанно для такой скорлупки, как «Хризантема». Если бы это случилось, то, пожалуй, ему не пришлось бы находиться на корабле. А главное, батискаф-то не обнаружен. Ладно, так и быть, он полезет и осмотрит днище.