Владислав Крапивин - В глубине Великого Кристалла. Том 1

Пошел по рукам старинный, плоский, не цветной снимок с надломленным уголком. На фоне кустов и полуразрушенной кирпичной стены с церковным окном белел сидящий на низком постаменте мраморный мальчик с растрепанными локонами. Он сидел, поджав ногу, опирался о постамент одной рукой, а другую поставил локтем на колено и подпер голову ладонью. Словно в самом деле задремал, выйдя из воды после купанья и пригревшись на теплом прибрежном песке… Сбоку стояли двое мальчишек — настоящие. В просторных перекошенных трусах, обвисших майках, босые и серьезные. Они держали воздушный змей из газеты, на которой, приглядевшись, можно было разобрать заголовок «Туренская правда».

— Вот этот, лохматый, как Филипп, и есть прадед, — вздохнул Михаил. — А второй — друг Вильсон. Стасик… Здесь, у этого мраморного пацана, они часто играли…

Юкки подержал карточку дольше других.

— Встречались, что ли? — шепотом спросил Ежики.

— Может быть…

Князь Юр-Танка потрогал на голой груди серебряный орех-амулет, сказал тихо и будто стесняясь:

— Ну, а что странного? Ну захотел такой памятник…

— Да, в том, что захотел, ничего… Стереографом взяли со снимка форму, рассчитали, сделали матрицу в натуральную величину, отлили из зернистого пластика — по виду и по весу совсем как мрамор. Укрепили на плите. Все потом разошлись, а мы с Володей Рябцевым, тамошним аспирантом, задержались еще, выпили, по правде говоря, маленько, у него фляжка была… А наутро он ко мне заходит. «Слушай, — говорит, — я вчера там, кажется, карманный нейроблок от институтского «Кентавра» посеял, без него — как слепой. Пойдем поищем…» Ну, пошли. Блок-то увидели сразу, а… мальчишки нет.

— Как нет? — удивился Филипп Кукушкин. — Совсем?

— Да. Голая плита…

— Украли, что ли? — сказал простодушный Ярик.

— Боже ж мой, кому он нужен? Добро бы мрамор, подлинник, а то ведь… Ну, конечно, отольют другой, да как-то… необъяснимо это.

Все молчали. Шутить на эту тему было неловко, а всерьез что скажешь?

Наконец Витька напряженным голосом произнес:

— Мало ли чего необъяснимого бывает. Недавно Филипп опять в Башне на Большом Маятнике болтался, как на качелях. А сверху вдруг голос: «Долго ты будешь, обормот, мочалить Меридиан?»

— Не ври, — сказал Филипп. — Не было голоса.

— Не было, так будет… А три дня назад, Миша, «Я-тридцать семь» зажглась опять! Тебе еще не сказали?

— Яшка зажглась?

— Ага… Хроноскопом взят сигнал. Значит, только что.

— Батюшки-светы, — сказал Михаил. — Велика ты еси, мать-природа, и все мы слепы пред тайны твоя… А может, это не она? Не он?..

— Координаты-то в самой точке. Хоть булавку втыкай… Правда, показатель яркости переменный, зубцы на графике…

— Может быть, двойная звезда получилась? — вдруг негромко спросил Юр-Танка. — Они, двойные-то, всегда мерцают…

— Не знаю. Там преобразователь опять барахлит, потому что Зиночка Куггель дежурила, не следила толком. Не пускал бы ты ее, Миша, у нее только женихи на уме…

— Зато она помогла вам перевести со старого языка «Историю города Реттерхальма», — напомнил Михаил.

Юкки повозился на подоконнике, подышал на свою серебряную трубу, потер ее подолом желтой форменной рубашки и сказал с сожалением:

— В этой «Истории» одна путаница и сочинительство… И не верьте вы, что мадам Валентина вырастила кристалл из какой-то звездной жемчужины. Девчонки играли, сестра Лотика, Вьюшка, порвала бусы, а мадам Валентина одну бусинку потом подобрала. Ну и вот…

Июль тысяча девятьсот сорок девятого года был душный, пропахший сухой полынью и горячей пылью немощеных улиц. К ночи затягивало горизонты, и бесшумно зажигались над городом Туренью зарницы…

Мальчишки спустились по приставной лестнице с чердака, где у них было оборудовано «гнездо» для летних ночевок.

— Тише, а то Зяма опять увяжется…

Пробрались в огород, а оттуда в соседний двор — чтобы не огибать дом и чтобы не окликнули из окон: «Куда это вас на ночь глядя несет опять?» Перелезли через шаткий занозистый забор, и вот он, Банный лог. Знакомый до каждого камушка, до каждой ступеньки и все равно в сумерках немного сказочный. Такой, что разговаривать хочется шелестящим шепотом.

— Яш… а вдруг его там совсем нет?

— Куда он денется?

— Мало ли… Нашел кто-нибудь и утащил.

— А кому он нужен? Да и слухи пошли бы…

Стасик нерешительно вздохнул.

— Боишься все-таки? — спросил Яшка без подковырки, заботливо.

— Нет, — честно сказал Стасик. — То есть я боюсь, но только не темноты. Боюсь, что не найдем… Потому что я уже лазил один раз. И там его нету…

— Ты?! Один лазил?

— Не веришь?.. Это в мае было, когда ты простудился и дома сидел. А я после школы…

— Один? — опять сказал Яшка. То ли с недоверием, то ли с обидой.

— Я нарочно. Надо же наконец… ну, когда-то перебороть в себе это… страх этот дурацкий.

— Переборол? — совсем тихо спросил Яшка.

— Ну… не знаю. Но лазил там долго, пока все спички не истратил. А толку-то! Все равно не нашел.

Яшка сказал снисходительно:

— Без меня и не найдешь. Там есть незаметный закуток, за ржавой переборкой, сразу не увидишь…

Зарницы иногда разгоняли желто-розовыми взмахами темноту, но сразу же она падала опять — еще более плотная: небо совсем затянуло. Но в этой темноте Банный лог не спал, жил приглушенной вечерней жизнью. Неярко светились за листвой палисадников окошки, доносились оттуда тихие голоса. Шастали в лопухах коты. Где-то вперемежку с пружинным боем прокуковала в часах кукушка.

— Одиннадцать? — спросил Стасик.

— Ага…

— Вот как выйдет на крыльцо Полина Платоновна да как позовет опять: «Яшенька, Стасик! Вы уже легли? Спите?»

— А мы не отвечаем. Значит, спим… — хихикнул Яшка. — Хуже, если Зяма полезет на чердак. Завтра пристанет: «Где были? Опять от меня скрываете…»

— Ладно, может, пронесет. Мы же недолго. Только посмотрим, там он или нет. Правильно?

— Конечно. А вывезем завтра. У Петуха тележку попросим. А вытаскивать Вовка поможет, он хоть и маленький, а не болтливый…

— Ага… Яш! А куда его потом-то? На дворе держать, что ли?

— Не… Помнишь в Парке судостроителей разломанную церковь? Там совсем глухое место, и кирпичные выступы из земли торчат. Наверно, остатки столбов от ограды. Один — совсем как специальный постамент, низенький такой, широкий. Там и устроим. Кто увидит, решит, что так и надо, садовая скульптура… А на барже оставлять нельзя, ее скоро на металл пустят.

— С чего ты взял?

— Ну, подумай сам. Ее в этом году и так чуть разливом не снесло. Когда-то же надо убирать… Ну и вообще…

— Что?

— Жалко его как-то, хотя и каменный. Сидит один там, будто в тюрьме… А иногда кажется, что его и вовсе на свете нет. И значит, вообще ничего не было. Все приснилось.