Михаил Клименко - Ледяной телескоп. Повести и рассказы

— Куда побрел? — грубо крикнул он мне вслед. — Иди сюда! Поговорить надо. Все скажу тебе. Уж лучше черное знание, чем неведение! Произойдет трагедия здесь утром. Потом, уж без тебя, все будут думать и говорить: погиб трагически… Ах, если б он знал, с чем он имеет дело и что его ожидает, то подстелил бы соломки. Да только не подстелишь — сгорела она!.. Так давай-ка перед крушением жизни, перед катастрофой бесстрастно и бесстрашно обдумаем все детали последних минут жизни… Итак, всласть наговорившись со мной ночью, в моем лице имея некоторую сострадающую, но несгибаемую персону, ты станешь искать выход, станешь лихорадочно…

— Вы бездушный, грубый человек! — сердито выпалил я в стекло телескопа, за которым, уверенный в своей безнаказанности, фиглярничал этот паяц. — Нельзя же так говорить, когда другому не по себе, когда другой один на один тут с этим плутом…

Мне показалось, что я страшно замерз. Что-то сковывало меня. Я бросился прочь от телескопа и в десяти шагах перестал слышать этого возмутительного человека.

Во тьме я нашел свой плащ, отошел в сторону, лег и закутался. Я прошлую ночь почти совсем не спал, но и теперь какой там сон! Что же это было?.. С кем я разговаривал? Конечно, сновидения близнеца тут были ни при чем.

К телескопу я решил больше не подходить. Так стекло и оставил открытым. Холодный как лед цилиндр произвел на меня сильнейшее впечатление: понятно, это в его недрах тот удивительно бесцеремонный человек проповедовал свое энергичное бездушие. Всякий интерес к телескопу у меня пропал. Осталась смешанная с растерянностью озадаченность, да возникло смутное опасение за развитие дальнейших событий здесь, на берегу. Ну а если неизвестный шутил, то чересчур уж злыми были его развеселые выпады.

Не помню, как я уснул.

…Где-то часто, непрерывно стучало. От этого я и проснулся. Стук все усиливался, приближался.

Я сбросил с головы плащ, сел. Воздух уже начал прогреваться. На востоке, далеко над пустыней только что взошло солнце…

По сизой глади моря к берегу шла большая моторная лодка. В ней сидело несколько человек.

— Теперь все станет на свои места! — вслух подумал я, вскочил и, полусонный, почему-то побежал к берегу. Оглянулся, вижу: следом за мной бежит Кобальский…

Мотор смолк. Лодка с ходу выскочила на отмель.

— Друзья мои, наконец-то!.. — опережая меня, как бы сквозь радостные слезы восклицал Кобальский.

Из лодки вышли трое. Первым — интеллигентного вида, ушастый мужчина лет пятидесяти. Все трое были одеты в одинаковые голубовато-серые брезентовые полуплащи. Те, двое, в сапогах, ушастый — в черных туфлях.

— Не возьму в толк, — с явным намерением сделать приятное, неторопливо спросил ушастый Кобальского, — вы есть Станислав Юлианович или… один из пальцев его руки?

И он негромко, мягко засмеялся.

— Нет, шеф, — серьезно сказал Кобальский, — я Эпсилон. Один из пальцев его мудрой руки.

— Ну это все равно, дружище! Так, так… Значит, все ребята, которые здесь, из «древнегреческого алфавита». Очень хорошо. Уверенность в себе только поможет нам.

Кобальский полез было обниматься, но ушастый мягко от него отстранился.

— Увы! — вздохнул Кобальский. — Ни Станислав Юлианович, ни Иннокентий Павлович в условленное место не пришли. Я ждал их долго. И мы вынуждены были отправиться к берегу без них. Ведь нельзя же ставить под удар и эту решающую попытку. Бессмысленный риск!

— Безусловно! — вскинул шеф головой. — И должен вам заметить, слишком искушать свою судьбу я не намерен. И больше никаких ракет. Слишком, знаете ли, модно!.. Не перестаю удивляться, как это вы, потерпев две катастрофы, почти все остались в живых!.. Разумеется, не собирался я лететь вместе с вами и на этот раз. Но обстоятельства слишком переменились. Теперь пожилой нумизмат должен лететь.

— Что-нибудь случилось, Георгий Николаевич?.. — забежав, став перед осанистым «нумизматом», испуганно, участливо спросил Кобальский.

Георгий Николаевич вопросительно взглянул на пеня.

— Он наш, — предупредительно заверил его Кобальский.

— Вы же знаете, — неопределенно протянул нумизмат, — в свое время были шалости: разного рода недозволенные граверные работы…

— Ну и что?

— Как что, любезный?.. Разве не обеспечили мои оттиски успешные научные изыскания Станислава Юлиановича? Конечно, если бы раньше был заполучен поразительный масс-голограф, можно было бы не пачкать руки краской.

— Ну и что: пошли по следу?

— По-моему, идут. Пока очень далеко… Необходимо лететь, — вздохнул он. — И на этот раз, со мной, побег будет совершен более надежным способом…

Я стоял в некотором отдалении, глядел на лодку и слушал, о чем говорят Кобальский и «нумизмат». Смотрел, как двое других прибывших выгружают из лодки какие-то ящички, сумки и портфели, рыболовные снасти, еще что-то. И пытался представить себе, понять весь план злоумышленников.

Готовился побег за границу, третий после двух неудачных, понял я.

Значит, та груда не то поржавевших, не то глиняных черепков, на которую я наткнулся в полутора километрах от нашей стоянки, когда шел по берегу, и была свидетельством первой катастрофы. Как было известно их ушастому шефу, они пытались взлететь на ракете. Но ракета, похоже, почему-то тут же на берегу развалилась. Очевидно, через некоторое время они отправились в путь на другой — и рухнули в море вместе с поразительным телескопом… Такие отчаянные попытки!

— А кто этот молодой человек? — кивнув в мою сторону, спросил ушастый нумизмат. — Ведь своих друзей необходимо знать.

— Да не обращайте вы на него внимания! — сказал и сплюнул в мою сторону Кобальский. — Парень никакой опасности для нас не представляет. Хоть и заносчив, но и покладист, как телок. Полетит с нами: не стоит ему здесь «помогать»… Нам же будет лучше, если он здесь не останется.

— Ну что же вы, Станислав!.. А я вас так понял: что он наш. Что он копия, что тоже из «древнегреческого алфавита». Придется парню лететь, может быть… Где вы его взяли?

— Да нет, он не из «алфавита»! Это Максим Грахов, племянник хорошо мне известного Станислава Грахова, которому принадлежала та бесценная старинная карта.

— Там за авто лежит колосс. Кто его прототип?

— Вот этот же недоросль. Парень кое-что умеет. И авто есть. Поэтому мы решили им воспользоваться. Мы-то ведь плавать не умеем. Да и Большой Кеша, понятно, тоже не умеет…

— Сколько времени может продержаться его копия? Она не опасна?

— Нисколько, шеф. Ну, во-первых, колосс, как и его прототип, самонадеян и пацана особенно-то не слушал. Я только что, перед вашим приездом, осмотрел его. Он уже потрескался. Раньше своего автомобиля. Вы, конечно, понимаете, что продолжительность его жизни находилась в известном пропорциональном отношении ко времени экспозиции. Время экспозиции я выбрал точно, даже чуть уменьшил. Все было продумано до мелочей! С точностью до часа…