Александр Протасов - Планировщик задач

Отца семейства – правды суть

Отец оглянулся по сторонам и попытался встать, но дикая боль, жгучей молнией дёрнула тело, тысячи каленых игл прощупали, каждую клеточку его плоти; ноги стали бетонными и не слушались – то Филипп для страховки, перебил бесчувственному старику обе ноги: большой, деревянной колотушкой, Афанасий замычал зовя о помощи, но кроме как страдания и кровавых слюней, это ничего не дало, и от этой безысходности он только больше невзвидел самого себя, а следом и весь белый свет; голова Марфы смотрела прямо на него со стола, рядом лежали окрашенные кудри Степаниды и если бы не те: два красных банта, то он бы её так и не признал, «А где же Любка?! Любка! Любка где?!» – замелькало в голове и он с жадностью начал осматривать комнату, но кроме как двух парных частей тел, так ничего и не заметил, «Значит может быть ещё жива – пока жива, и находиться в руках этого нелюдя», – кроме этой мысли другие были уже менее важны: всё было только о любимой дочке:

И где кровинка дорогая:

Надежда сердца моего?!.

Листом сорвалась ты родная,

Не вижу взгляда твоего…

Пропитанные горем слёзы, ложили дьявольские узоры на его выходной бобочке, которую подарили на день рожденья Любка с Степанидой, Афанасий собрал волю в кулак и не реагируя на неимоверную боль в ногах, пополз в сторону открытой: нараспашку двери; хотя это удавалось и с большим усилием, но надежда, что его – его уже единственная, и самая любимая дочь, может быть ещё жива, воскресла с пепла, и засверкала в мутных глазах отца семейства; озаряя сознание разгоравшейся искрой упования, за жизнь своей дочери. И то, что, именно сейчас, ему во чтобы-то не стало, надо сделать всё, мыслимое и немыслимое: ради родной кровинки – только.

Старик с трудом выполз на улицу, взялся за перила крыльца, и попытался встать, Но его уже немолодое тело не выдержало такой нагрузки, и он не удержавшись, кубарем скатился на землю, Сильная боль – будто кто продел калённый стержень через его тело, прочувствовалась с лихвой, Афанасий только успел ойкнуть и вспомнить, свою давно умершую мать, как сразу потерял сознание.

Придя в чувства, он услышал, вдалеке, ропот приближающейся толпы, это односельчане, которых поднял, как на пожар, конюх, спешили на помощь.

Но чем они могут ему помочь?!

Сейчас только одна надежда: это его Тузик, Афанасий подполз к двери сарая, но засов был высоко и для того чтобы его отпереть – надо было встать, Старик, цепляясь руками за дверь, поднатужился в попытке подняться с земли, при этом громка плача и что-то мыча, но его уже ослабшие от старости руки не выдержали веса тела, и он скребя ногтями деревянную дверь, медленно сполз вниз: снимая стружку; сильная боль, очередной раз, напомнила ему о поломанных ногах.

Но сдаваться он не собирался, отец знал, что сейчас в его руках находиться жизнь его любимой и уже единственной дочки – Любки, Он ухватил рядом стоявшие грабли и страстно начал бить ими по засову, пытаться двигать задвижку.

Шум толпы односельчан, был где-то уже совсем рядом и даже можно было различить их голоса.

«Жив не буду, а открою, – думал он, – Не отдам я тебя Любка! Не отдам!» Старик со слезами на глазах, с последних сил: всё бил и бил, деревянной палкой грабель по задвижке – засов пошёл и немного открылся, Всё его внимание было приковано только к затвору, который был как заколдованный, и не хотел отпираться, Затуманенный разум Афанасия крутил одно и тоже: «Врёшь! Врёшь! Не отдам, не отдам, я тебе Любку!.» – заливался слезами старик и ещё крепче ухватил грабли; и не обращал внимания на ту невыносимую боль в ногах, он поднатужился и с громким, хриплыми криком души – лихорадочно забил по железной планке засова, Удар за ударом, ещё один удар – засов вроде бы сдался: скрипнул и немного отодвинулся.

– Афанасий, что с тобой? – услышал он как эхом вдали, голос сельского кузнеца, и в ту же секунду, проклиная себя за то, что привёл в дом зверя; старик громко закричал и отдал душу, на этот самый нужный, самый важный, решающий всё, роковой удар – с громким лязгом, открывающегося засова: штырь сломал перегородку запора и отлетев на два метра, забренчал о металлическое ведро.

Бездыханное тело Афанасия, с застывшей, улыбкой умиротворения, скатилось на пыльную землю – прикрыв собой, роковой след [29] Арианские салиннки — народная обувь из валянной шерсти пеуанского мунадлита, пропитанной его же жиром и обшитой… имеют особую характерность… на подошву наплавляется, разновидность природной смолы (толщиной пять сантиметров), что тверже камня и имеет такие, полезные качества, как водонепроницаемость и легкий вес; салиннки являются «безразмерными»: три детских размера и три взрослых, других нет. «Дедушка» Банзай, поставил: на сто пятнадцати тысячах, пар салиннок — специальные протекционные метки (все разные)… название империи: первая большая буква, названия города: первая и последняя буква, род: м или ж, национальность: первые три буквы, фамилию, имя и возраст он кодировал: спецсимволами. Салиннки дарил кому надо. м:КУЧ:33 — с таким тавром, как подарок уважаемому правителю, он прислал: пару салиннок — гонцом, с далекой, заморской империимногие его поделки попали и в Тронплекс. Эти что взял у него Филипп, Сикофант надевал, только по вторникам и только… — для себя он придумал протекционные метки, с учетом… , валенок Готфильда.

Дверь сарая распахнулась, и оттуда выбежал Тузик, он первым делом, подбежал до тела старика и обнюхал мёртвое тело, Крестьяне замерли у ворот не смея и пошевелится, кузнец опустил топор. попятился назад, но толпа давила со всех сторон; и ему только оставалось топтаться на месте, но в мыслях, он крестился за всех, Кобель поднял морду и с тихим, зловещим горкотаньем – обнажил пятисантиметровые клыки; тяжёлый взгляд, его, в секунду налившихся кровью глаз – едким комом, прощупал желудки крестьян, Филимоновна тотчас потеряла сознание.

Но они ещё не знали, да и даже не догадывались, Тузик поднял морду вверх, и леденящий душу вой полетел, эхом: разбивая ментальные преграды, божьих созданий и творений – багряный восход скорбил вмести с ним, а лёгкие порывы ветра разносили эту горечь ещё дальше.

Тузику не надо было ничего объяснять, он и так знал: его Любка в опасности и ей надо его помощь, И сейчас был тот самый момент, когда он мог сполна дать волю своей ненависти, к этому незнакомцу, который посягнул на святое святых, этой собаки.

Толстенная, кованная цепь, на глазах удивлённого кузнеца – вмиг разлетелась на множество мелких звеньев; Тузик вскочил на улик, потом на сложенную кучу дров и перепрыгнул через головы, охваченных страхом сельчан, устремился вслед знакомому запаху телеги, который нельзя было, ни с чем спутать.