Макс Ливнев - Мустанг и Чика. Черновик.

Я стоял, не веря в происходящее. Из ступора меня вывел живой Серега, вернее, его призрак, закричавший мне прямо в ухо:

— Останови это! Нельзя, чтобы состоялась сакральная казнь.

Я завопил:

— Люди, остановитесь! Без суда нельзя. Преступника нужно судить…

— Уймись, малец! Эту суку отмажут. Уйди отсюда. Не доводи до греха! — рявкнул парень со знакомыми татуировками на руках.

— Если не остановишь это, то судьба многих, и твоя тоже, изменится, — внушал мне голос серегиного призрака.

— Что я могу сделать? — заорал я ему в ответ, наблюдая, как веревка на ветке напряглась и потащила вверх жирную тушу капитана.

Его тело сначала не отреагировало на процедуру, а затем, будто опомнившись принялось отчаянно дрыгать ногами и хватать руками за веревку, которая сжимала все больше и больше шею.

Казалось, что конвульсии длились несколько часов, хотя на самом деле всего несколько минут. Когда все закончилось и тело бросили на землю, присутствующие при казни устало разошлись по своим домам. Здание отделения догорало, о группка избитых и перепуганных ментов находилась в прострации. К ним подошел парень с татуировками, наклонился и зловеще произнес:

— Если еще хоть один селянин пострадает от ваших рук, то всю вашу мусорскую кодлу вырежем к хренам собачьим. Обещаю это вам.

Боюсь, что этот парень напрасно растрачивает свое красноречие. Менты на него смотрели тупыми взглядами.

— Ну, вот и все! — загадочно произнес призрак и стал удаляться от меня.

— Прости меня, Серега! Я тебе не помог! — давясь слезами, крикнул ему вслед.

Призрак молча, не оборачиваясь, растворился в воздухе.

Сомнамбулой зачем-то поперся в серегин дом. За столами, еще заваленными поминальной едой и бутылями с самогоном, продолжали сидеть контингент полупьяных бабулек. Я накинулся на какой-то винегрет и вычистил почти целый тазик. Затем поскакал в деревянную кабинку во дворе и долго-долго блевал там в вонючую дырочку.

В доме старушки снарядили меня несколькими стеклянными банками с помещенной туда едой типа салатов, винегретов и прочих холодцов. Намек ли это был, что пора закругляться с поминками, или мои тощие телеса их сподвигли, фиг их разберешь. Еще конфет всяких понапихали в карманы. Вот только бутыль с алкоголем вырвали из моих ослабевших рук.

Пока добирался в Просторы на автобусе, перед глазами все время стояли картинки прошедших экшенов. Меня нельзя заподозрить в рефлексиях и прочих нежных взглядах на положение вещей. Довелось повидать в прежней жизни по долгу службы много трупаков разной степени фрагментированности. Теперь же поразило странное и даже непривычное состояние животной ярости, внезапно овладевшее мирными и благоустроенными советскими гражданами.

Мне не верилось тому, что я увидел. Надо будет посмотреть по-своему чиканету насчет всяких бунтов в советское время. Кроме новочеркасской трагедии из истории ничего не помнил. Неужели это мой приход в этот мир спровоцировал новую трагедию? Я не по капитану убиваюсь, а предполагаю, что мстительные органы не простят простым людям самой малой нелояльности, помня «новочеркасск».

Насчет себя не беспокоился. Что от глупого хулиганистого подростка можно еще ожидать? Правильно! Только еще большей глупости и еще большего хулиганства. А кто виноват в этом? Правильно! Школа, пионерская организация, партия, правительство и лично… Тьфу, совсем извилины перемкнуло.

Подъезжая к своей остановке, случайно бросил взгляд на заднюю площадку и… покрылся пупырышными мурашками. Там стоял и равнодушно глядел на меня Панок. По всей видимости, он ехал по своим делам один и не собирался связываться со мной. По крайней мере, на остановке вслед за мной не сошел. В душе еще больше прибавилось гадостного чувства, будто туда плеснули ведро помоев. Причина всех балабинских событий спокойно ходит по земле, а пострадавший из-за него прекрасный парень Серега лежит в земле сырой.

Разновозрастные младшеклассники, ожидавшие автобус в сторону Балабино, с радостными воплями подскочили ко мне. Мелкота, оказывается, навострилась пугать мною всяких злодеев, которые еще не перестроились и продолжают покушаться на их карманные деньги. Не знал, теперь буду знать. Приятно все же получать обожание всяких детишек. Поулыбался им пьяной лыбой, надавал поминальных конфет и побрел в сторону подвала отсыпаться.

Застал там постоянную публику, перекидывающуюся в картишки и слушающую подобие музыки из сипло рычашего радиоприемника. Пацаны передали, что меня много кто искал в последнее время, начиная от Медика, забегавшего совсем недавно, и кончая самим директором школы. Всем я сразу стал вдруг нужен. Шатал я всю эту школу вместе со всем ее активом. И пассивом, не к месту будет сказано. Вот так пусть и передают, кому хотят, а я спать. Только спать.

В соседней комнатке мне была предоставлена вип-ложа на чистом, но слегка продавленном диване. Звуки пацанва приглушила и начала разговаривать почти шепотом. Не успел коснуться головой подушки в виде диванного валика, как моментально отключился.

Мой собрат по телу наоборот включился и принялся активно безобразничать. Сначала он выполз на электрический свет и присоединился к игре в сику, сопровождаемую распитием портвейна в и без того пьяную морду. К удивлению пацанов, я будто бы бурно обрадовался закуске, которую сам же и принес. Налакавшись еще больше в хлам, гад просадил мою десятку. Вдобавок крепко обругал пацанов, когда те снова предложили ему сыграть на гитаре, и потопал в расстроенных чувствах к себе домой. Там схлестнулся с Любой по поводу того, что исчез на целый день неизвестно куда, да еще в пьяном виде, да еще занятия в школе пропускает так, что учителя приходят, и вообще, сплошное безобразие и падение распущенности. Как говаривал один реформатор: «Это вам не это!» Окончание чикиных диверсий утонуло в пьяном тумане, будто запись стерлась.

Утром проснулся очень рано, еще до света. Мучил сушняк, но голова почти не болела. Привел свое нутро в порядок, хотел было позаниматься утренней зарядкой, но спящая ребятня в зале и послепохмельная слабость отвратили от этого намерения. Решил сходить в школу и выяснить заодно причину внезапно вспыхнувшего интереса к моей персоне.

Пока я торчал на кухне, туда подтянулась Люба. Оказывается, она собралась ехать в Правдинск бомбить всякоразные органы на предмет моего усыновления. Пришлось провести с ней разъяснительную беседу насчет своего и ее будущего. Я сообщил ей, что через дядю посодействую в получении прописки, если она не будет нам мешать. В дальнейшем предполагалось, что дядя передаст опеку над матерью ей и соответственно права на квартиру. Мы с ней шептались на кухне до девяти часов. В итоге она согласилась подождать и не предпринимать никаких действий.