Константин Жемер - Когти Каганата

Последняя идиома заставила американца вскинуть на собеседника испуганный взгляд.

– Подумайте, Илья Андреевич. Ведь наши солдаты вашего деда в школе изучали, а теперь его внук приехал разделить с ними тяготы военных будней! И, что характерно – не в Москву приехал, где бы вас, к слову сказать, в гостиницу поселили, в Большой театр сводили, да в ресторане накормили. Нет! Приехал на фронт, под Сталинград! Это дорогого стоит, говорю вам!

Хрущев остановился у стола и рассеянно пошелестел лежащими там бумагами.

– Да, ну, и с ранеными обязательно встретитесь, которые из самого пекла вернулись. Уж они вам в лучшем виде расскажут, что и как там делается. Посмотрите, как политруки проводят политчас – так сказать, вблизи понаблюдаете процесс поднятия боевого духа. Вы воодушевитесь увиденным, а люди воодушевятся вашим присутствием. С обоюдной выгодой, так сказать. Можно будет посмотреть на работу фронтовой дальнобойной артиллерии, а кроме того…

В дверь постучали.

– О! – обрадовался Хрущёв, это оно и есть. – Предлагаю посмотреть настоящего живого гитлеровца. Настоящая бестия, выродок рода человеческого! Кстати, перед самым вашим приходом наши ПВО сбили этого аса.

– О, – старательно восторгаясь, выдохнул Толстой.

ЧВС выглянул за дверь, махнул кому-то, и в комнату ввели молодого человека в кожаном лётном обмундировании. Засаленные волосы и неумытое лицо заставляли усомниться, что он попал в плен «перед самым вашим приходом». Пару дней, если не больше – так вернее.

Немца сопровождали трое. Солдатик-конвоир, не старше самого пленного, встал у дверей, двое офицеров тоже заняли весьма недвусмысленные позиции – один остановился за плечом у немца, второй выступил чуть вперед. Он оказался переводчиком.

Последним вошёл тот провожатый, что привёл сюда Толстого. Теперь этот молчаливый человек принёс большую глиняную кружку густой простокваши.

– Вот, пожалуйста, – сделал широкий жест Хрущёв. – Приятное, так сказать, с полезным.

Убедившись, что заморский гость отхлебнул из кружки, ЧВС кивнул своим людям, и показательный допрос начался.

После серии совершенно непривычных для американца немецких фраз, переводчик объявил звание и подразделение пленного, кроме того, тот назвался бароном-фон-каким-то. Толстой не потрудился запомнить точнее.

– Скажите ему, что перед ним – Член Военного Совета фронта, а также – представитель союзного нам американского народа.

Выслушав переводчика, военнопленный весь напрягся, и вперился в Хрущёва. Офицер за его плечом интуитивно подался вперед, готовясь при необходимости уберечь присутствующих от выходок немца. Мало ли? Оказавшись в плену, может, он только о том и мечтает, как бы это плюнуть в лицо противнику, что повыше званием.

Сидя в вальяжной позе, закинув нога за ногу, Толстой внимательно рассматривал персонажей «спектакля».

Пленному явно не показывали сценарий, но остальные действуют точно по оговоренному плану. Губы американца чуть скривились – он представил в аналогичной ситуации свое командование. «Мда… Герберт Паулс бы тут развернулся. Заставил бы гитлеровца целовать звездно-полосатый флаг, не меньше!»

Немец же, наконец, оторвал полный ненависти взгляд от Хрущева, и посмотрел на Толстого. Затем быстро, как из пулемета, застрочили резкие звуки языка, нарочно созданного для армейских приказов – как на таком языке признаваться в любви или писать стихи – представлялось смутно.

Переводчик с тенью усмешки на лице заговорил:

– Лейтенант посчитал нужным известить русское командование и американского гостя о том, что ему повезло служить под началом внука фон Бисмарка, канцлера германской Империи. Потому во славу своих предков и великой Германии больше он не скажет ни слова. Хоть и знает, что большевики расстреливают германских военнопленных, не идущих на сотрудничество. Потому все, что просит лейтенант, это вернуть ему оружие, чтоб он мог сам покончить с собой.

Хрущев внимательно дослушал – точно так же, как десять минут назад слушал дорогого гостя Толстого. Результат тоже, в каком-то смысле, оказался похож.

– Скажите этому мальчишке, что Геббельс обманул его, а также всех его соотечественников. Советский Союз соблюдает все общепринятые законы ведения войны…

«К тому же, если бы ты, мальчик, обладал действительно важными сведениями, их бы сумели из тебя выдрать – специалисты на то имеются», – мысленно решил закончить фразу за Хрущева Толстой. Но просчитался – ЧВС сказал иное.

– …а все зверства Красной Армии вашей пропагандой списаны с ваших же собственных карательных отрядов… Вам, конечно, сохранят жизнь, впрочем, как и всем прочим военнопленным.

На мгновение замолчав, Хрущёв повернулся к американцу.

– Не желаете ли о чем-нибудь спросить нашего врага?

Толстой растерялся. Пассивный наблюдатель получил возможность стать на минуту дознавателем. На язык просилось что-то дьявольски важное. Например, зачем вы сожгли пол Европы? Или почему вы сами не убьете психопата Гитлера? Вопросов действительно много. Но откуда этому мальчишке знать ответы?

– Почему вы сражаетесь за фюрера? – наконец выдавил американец, а Хрущеву пояснил. – Хочу понять, что движет солдатами с той стороны, тот же ли это магнетизм личности, как был у Бонапарта.

Хрущёв кивком выразил одобрение. И немец выслушал перевод.

– Красная Армия оказывает бессмысленное сопротивление. Фюрер одним словом обрекает ваши города и вашу страну на небытие. Париж спас себя только безоговорочной и поспешной сдачей. Для вас тоже еще есть шанс. Если русские сдадутся на милость фюрера, то, возможно, он сможет найти для вас место в новом мире. В мире великих национал-социалистических принципов!

– Хайль Гитлер! – экзальтированно выкрикнул немец в завершение.

Поморщившись, Хрущев жестом приказал увести пленного. Тот, уверившись, что отправляют его не куда-нибудь, а на расстрел, взвыл напоследок.

– Переводить? – без эмоций спросил переводчик.

Хрущев махнул рукой на американского журналиста, а тот кивнул.

– Лейтенант, заверил, что мы ответим за его смерть перед фюрером! Также за это ответите вы! И пригрозил, что все океаны мира не спасут вашу Америку от гнева фюрера! Мы все ответим за его, лейтенанта, смерть!

Зевнув, Хрущев повернулся к Толстому.

– Поняли? Все моря мира не остановят бесноватого Гитлера. Именно поэтому против него и объединится весь мир, раньше или позже. А ваше присутствие, дорогой Илья Андреевич, говорит о том, что, наверное, все-таки раньше.

– Никита Сергеевич! – сказано это было так, что, не собиравшийся ни на что отвлекаться Хрущев замер, ожидая продолжения. – Боюсь, я не впечатлен.